Минуты тянулись за вечность. Без
понятия, сколько времени прошло, без понятия.
Я находился в ловушке, полностью
беспомощный, к чему привычка отсутствовала.
Грубый голос эхом разнесся по
комнате.
— Начинаем разговор.
Собеседника я не видел. Вокруг во
мраке подземелья проглядывались лишь напильники, горелки, щипцы и
прочие орудия пыток. Но ни единой души. И хотя я не мог видеть эту
тварь — я чувствовал его присутствие.
Посыпались вопросы.
— Почему ты убил всех в Салуне? —
прорычал голос.
Я молчал. Настроение трепать языком
что-то отсутствовало.
— Где Йори?
— А где твой член? Вот там и
поищи.
Я знал, что дерзость только усугубит
мои страдания, но уже не мог сдержаться.
Что-то холодное и металлическое
резко вонзилось мне в спину. Оно медленно нагрелось, обжигая
плоть.
— Где формула?
— Какая, к ежкиной матери, формула?
— выплюнул в ответ.
Крюки, к которым я был подвешен,
начали растягиваться, разрывая конечности.
— Как сделать тату?
— Сходите к тату-мастеру да набейте,
что за вопрос?! — сквозь стиснутые зубы прошипел я.
Мой мучитель продолжал задавать
бессмысленные вопросы, а я отвечал язвительными насмешками. Чем
больше он пытался сломить меня, тем сильнее становилось мое
сопротивление.
Часами, угрожая, запугивая, обещая
невероятные страдания. Но я стискивал зубы, отказываясь дать то,
что хотел неизвестный.
Хамя, матюгаясь, хохмя… За что и
получал пытку за пыткой и те самые «обещанные невероятные
страдания» в действии.
Я знал, что в конце концов они убьют
меня. Но я не сдамся. Я умер бы с гордо поднятой головой. Мать их
за ногу сверху припека три раза! Хиро Ямамото уйдет из жизни только
так, запомните, детки!
Часы превратились в дни, а дни — в
недели. Хотя раз у нас был Ритуал, наверное, все же не так много
времени-то и прошло. Но для меня — все тянулось целую вечность, а
может, и две. Я висел, подвешенный к потолку, мое тело разрывалось
на части растягивающимися крюками. Мой мучитель продолжал задавать
бессмысленные вопросы, а я продолжал отвечать язвительными
насмешками.
Все шло по кругу, пытки превратились
в рутину, я бессознательно, уже по привычке, сквозь боль отвечал
новой грубостью. За что получал новую невообразимую пытку. Это
вносило разнообразие, и я хоть не ехал крышей от одиночества и
постоянного света в глаза по ночам, ну или что я считал ночью,
чтобы не давать мне уснуть.