— Я... я ожидал чего угодно, но не вас троих ублюдков, —
произнес Борис и подошёл к первой статуе-женщине. — Как тебя тут
зовут, Матильда? Пресвятая Прасковья?
Малыш на секунду опустил взгляд на бумагу у себя в руках.
— Ну, да... так и есть. Матильда, самодовольная сучка,
упивающаяся только своей красотой... Сколько орков погибло под
клинками твоих последователей? Сотни? Тысячи? Миллионы? Ради чего,
самодовольная ты сука? Рожей не вышли? Ты же празднества устраивала
с благословением на массовом жертвоприношении. Мразь ты
нарциссическая. И ладно бы, если бы ты хотя бы свой лик изменила в
этом мире... Нет, ты даже на это не удосужилась...
Боря сморщился и сплюнул на пол, после чего повернул голову к
центральной фигуре.
— О! И главный маньяк тут! — всплеснул руками Боря. — Эгон,
лысый ты хрен! Как у тебя дела в этом мире? Всех вырезал?
Мальчик опустил взгляд в бумагу и вскинул брови.
— Надо же! Имя не сменил. Как был Эгоном, так и остался. Ты и
тут инквизицию устроил? Ставлю руку на отсечение — устроил и
вырезал всё, что хотя бы немного напоминало тьму. Не знаю, есть ли
в этом мире орки, гоблины и тролли, но даже если нет, то ты бы их
специально бы сотворил. Как же без ритуального очищения огнем
взрослых, детей и женщин?
Борис сделал шаг назад, осмотрел статую, а затем произнёс:
— Та же поза. То же лицо... Знаешь, для ублюдков, уничтожающих
всё, что не является эталоном человека, тут даже слово придумали.
Нацист. Тебе оно очень идет... Даже великий демон Барлиоз понимал,
что война на уничтожение — путь в бездну. Но не ты. Ты у нас
прожженный маньяк упивающийся запахом жженой плоти... Редкостный
больной выблядок...
Боря вздохнул и повернул голову к последней статуе.
— И кто бы сомневался... Люциан собственной персоной!
Мальчишка осмотрел статую мужчины с длинными растрепанными
волосами и мятой мантии, а затем тяжело покачал головой.
— Как тебя здесь зовут? Парацельс? Что за дебильное имя? Люциан
тебе больше идет... Хотя... Думаю, тебе насрать. Тебе, в принципе,
всегда было насрать. Твои последователи клялись спасать жизнь, а
потом с улыбкой до ушей потрошили гоблинских детей, чтобы выжать
печень на свои настойки. Они же блюли пост, отказываясь от мяса и
увеселений, но при этом устраивали оргии с жертвоприношениями,
стоило им раздобыть нескольких зверолюдов. И все это под твоим
благословенным взором... Ах да!