Борис спохватился, словно что-то вспомнил.
— Тебе же было всегда насрать... Даже великое древо, что давало
силу друидам и оборотням, карало за такую блажь... У нас же даже
пленных людей лечили... Да, иногда ели, но не от хорошей жизни. Но
чтобы так насрать на всех последователей... — Боря сморщился от
отвращения и покачал головой.
Мальчишка тяжело вздохнул, ещё раз оглядел статуи, сделал пару
шагов назад, смял листок с молитвой и произнёс:
— В задницу себе это благословение засуньте, ублюдки!
Бросив под ноги скомканную молитву, Борис развернулся и
направился было к выходу, но тут зал начал заливать свет. Он не
повернулся, с перекошенным от отвращения лицом смотря на выход.
Когда свет немного спал, то он недовольно обернулся и взглянул на
три статуи, что указывали на него пальцем.
— Отлично... Просто прекрасно, — сквозь зубы процедил мальчишка.
— Самодовольная сука, полоумный маньяк и бог, которому насрать.
Даже не знаю, что выбрать!
Боря подошёл к статуе женщины. Сразу после того, как он оказался
рядом, изумительной красоты женщина из мрамора нагнулась и
протянула к нему кисть тыльной стороной для поцелуя.
— Ага, разбежалась, самодовольная сука! — рыкнул детским
голосочком мальчишка и, презрительно оглядев лик божества, подошел
к статуе Эгона. Статуя Матильды выпрямилась и сложила руки на
груди, с гневом взирая на ребенка.
Бог воинов света и по совместительству покровитель инквизиции,
сжал кулак и указал им на пол, призывая преклонить перед ним
колено.
— На колени, хах! — хохотнул Борис. — Хочешь, чтобы бывший
Тёмный властелин встал перед тобой на колени? А вот это видел? —
показал ему средний палец. — Не гнул спину перед богами и никогда
не прогну!
Каменный лик Эгона сложил руки за спиной и поджал губы, взирая
на дерзкого мальчишку, который подошел к статуи Люциуса. Тот так же
наклонился к нему и протянул руку ладонью вверх, словно что-то
просил у него.
— Видит тьма, я лучше бы в демона переродился, чем иметь дело с
таким выродком, как ты, — произнес он, с утробным звуком собрал с
глотки слизь и со всей дури плюнул тому в руку. — Но зуб даю — тебе
насрать!
Божество, которого в этом мире называли Парацельсом, с
отвращением опустило взор в свою ладонь, а затем протянуло руку и
размазало выплюнотое Борисом ему по волосам, отчего того окутало
сиянием.