И слушал.
Уже в машине, которую пришлось оставить близ вокзала, Тихоня
глянул на Бекшеева и сказал:
- Ваша матушка сказала, что вы писать почти перестали. Очень
расстраивается.
И упрек в глазах.
- Исправлюсь.
Тихоня кивнул и поинтересовался неожиданно:
- Тяжко?
- Да как сказать…
- Тяжко, - ответила за него Зима. – Я еще ничего. Я по следу
только… а… он с ними беседы беседует. И как-то от так, что от этих
бесед они и выплескивают, чего накипело.
- Подпороговое воздействие, - Бекшеев счел нужным пояснить. –
После… пещеры. Не то, чтобы дар открылся и заработал, скорее уж
одна из граней получила развитие. И практикуюсь вот…
- Ага. Практикуется… - Зима отвернулась, пряча выражение лица.
Но и по голосу понятно, что практику эту она категорически не
одобряла. Хотя, не одобряя, понимала, что нельзя иначе.
Нельзя.
А потому вздохнула едва слышно и продолжила:
- Ты бы знал, сколько в мире ненормальных. И главное, они ж
нормальными людьми кажутся. До последнего. До… вроде и взял ты его,
и доказательства есть, и сам не отпирается. А все одно поверить
тяжко, что… что в голове человека такая… такое.
И рукой махнула.
А Тихоня кивнул и ответил:
- Потому-то нас и оставили тут… ну, на земле, стало быть. Я,
пока в госпитале валялся, все думал и думал… про то, как оно
раньше… потом… про Дальний. И Лютика. И… Молчуна… про все это
дерьмище… раньше ж как, казалось, война закончится и заживем. А она
закончилась, только ни хрена не легче стало. И я живу… живу-живу…
помирать должен был бы, а все одно живу. На кой? А там и помереть
не дали… и оказалось, что и сроку мне свыше отсыпали, душе
грешной.
- Уверовал?
- Не знаю, - Тихоня покачал тяжелой головой. – В церковь
заходил. Молиться пробовал, а не выходит. Как… как рука за горло
держит. И снова злость. Такая от… кровавая, прям до безумия. Я и
ушел. От греха, стало быть. Но не думать не выходит. Может… может,
церковь – это для тех, у кого душа дерьмом не измарана. Но и такие
как я, Господу нужны?
Бекшеев снова промолчал.
- Затем и нужны, что руки у нас, - Тихоня руки эти поднял,
шершавые уродливые даже теперь, когда суставы вздулись, а ногти
отливали лиловым, - крови не боятся. И привыкшие мы к ней. И стало
быть, сумеем… сделать мир почище. А ты что думаешь?
Зима фыркнула и ответила:
- Думаю, что подкормить тебя надо бы, воин господень, а то не
понять, в чем там душа держится.