- Мне не дом, мне дело это не нравится, - сказала я Софье,
которая с задумчивым видом исследовала пустые полки. – Какое-то
оно… не знаю.
Девочка, осмотрев обе комнаты и ванную, вернулась, чтобы
забраться под кровать, благо, та стояла на высоких ножках, да там и
улечься.
- Ладно. Разберемся.
Я выдохнула.
Из головы не шел лес, тот, что подобрался близко к станции. И
тот, сквозь который пролегла дорога. Такой знакомый. Почти родной.
Я ведь знаю, что тут, близ границы, селились те, кого официально
именовали староверами, в том смысле, что по сей день держались они
старых богов.
- Иди, - велела Софья, когда в дверь вежливо постучали. – Скажи,
что у меня с дороги мигрень приключилась. Но чаю пусть пришлют. И к
чаю, если чего будет.
Она опустилась на кровать и вытащила из ридикюля знакомую
колоду.
Глаза Софьи закрылись, а пальцы скользнули по расписанным
листам, считывая одной ей видимые знаки судьбы.
На третьем этаже, где обреталась почтеннейшая Фелиция
Зигмунтовна, пахло теми же апельсинами с примесью корицы, а еще
самую малость – Китаем.
Бумажные веера, расписанные журавлями и тонкими нервными
линиями.
Шелковые ширмы.
Шелковые обои.
Массивные напольные вазы и низкая, будто кукольная мебель.
Впрочем, гостиная, к счастью, была обставлена нормально.
И чай подали в высоком фарфоровом заварнике Кузнецовского
завода.
- Если хотите, отправьте Ваську за целителем. Он, конечно, не
семи пядей во лбу, - хозяйка самолично разливала чай. – Но с
мигренью справится.
- Не стоит, - сказала я. – Это просто усталость. Ехали долго,
теперь еще вот…
К чаю подали пирог с мясом, уже порезанный ровными аккуратными
ломтями, маковые рогалики да баранки.
Сойдет на первое время.
- Сестра?
- Почти.
- Слепая, - Фелиция Зигмунтовна протянула мне чашку с узким
донышком.
- Почти.
- Контузия?
- Контузия, - согласилась я.
- Бывает… моего супруга тоже контузило. Еще в первую волну
мобилизовали, но ничего, вернулся… боги оберегли, - она коснулась
сложенными щепотью пальцами груди. – Хоть контуженный, зато живой.
Так я думала… а после-то…
Она протянула чашку Бекшееву.
- Что после? – уточнил он, принимая.
- А ничего… маялся все. Сперва только голова болела. Потом стали
ноги отниматься. Руки… три года помирал. Но хоть дом этот вернуть
сумели. Его ж фрицы, когда стояли, отобрали…
Она говорила об этом спокойно и равнодушно даже.