Так что же делать?
Бежать? Чтобы меня поймали, как и Коэрли, потому что
ищейки отца не позволят никому далеко уйти?
Я боялась что-то менять. Постыдное чувство ширилось
в груди, но я не могла переступить через себя. Находила оправдания
собственной трусости.
Я вылезла из постели и прокралась к выходу из дома.
Пока не сбежать, но хотя бы ощутить свободу. Подышать воздухом.
Представить, что вот-вот я уйду отсюда навсегда.
В холле наткнулась глазами на портрет матери и долго
смотрела на него. Как бы она поступила? Что бы она сказала мне
делать? Неужели отдала бы в лапы врагу?
Я совсем её не помнила (что неудивительно, она даже
не успела подержать меня на груди), но иногда мне не хватало
материнского одобрения. Хотелось сесть рядом с ней и поговорить.
Задать вопросы. Получить совет или даже оплеуху. Понимать, что ты в
целом мире не одна.
Увы, мертвые нас не услышат. С ними бесполезно
разговаривать.
Я шагнула в темноту, и та обхватила меня за плечи.
Ветер лизнул затылок, скользнул под одежду. Я стояла на крыльце и
смотрела вдаль, прося всех богов, чтобы они дали мне ответ: как
поступить.
После прошлась по тропинке, побродила во мраке меж
деревьев, что казались застывшими чудовищами, готовыми вот-вот
сорваться с места.
Я увидела силуэт в отдалении, в лунном свете, когда
почти собиралась возвращаться домой. На цыпочках прокралась вперед,
прячась за деревьями.
Алексис Коэрли — а это, без сомнения, был он — стоял
у границы участка. Опять.
У него в руках оружие?! Он пытается кого-то
убить?!
Нет, спустя секунду я поняла: он тренировался. Я
хотела уйти, но застыла на месте, не в силах оторваться от того
зрелища, которое передо мной открылось. Коэрли был чертовски хорош.
Палка в его руках плясала словно меч, и сам он, казалось, едва
касался земли.
Его определенно обучали биться, потому что
невозможно так владеть своим телом, если не будешь ежедневно
изнурять его тренировками.
И это… к своему стыду, это меня восхитило. Он был
удивительно настоящим. Не подделкой, а живым
человеком.
Теперь я понимала, что именно заставило его
совершить побег. В нем чувствовался стержень. В отличие от меня, не
готовой на серьезный поступок, он мог идти наперекор, он мог в ночи
сражаться с палкой, он мог упрямо смотреть вперед, а не стыдливо
опускать взгляд.
Я презирала его семью. Наша вражда столь давняя, что
крови попортила немало обеим родам. У отца были старшие братья — но
они погибли в сражениях. Наши приграничные деревни постоянно
подвергались атакам со стороны Коэрли. Мы теряли людей, что гибли в
мелких стычках. Я с детства знала, что эта семья — это мор, чума,
концентрированная агрессия. Их нужно истреблять.