Динка облизывает вмиг пересохшие губы и придвигается ближе,
поборов инстинктивно возникшее желание отшатнуться. Осматривает
опасные царапины, прикидывая скорее не их глубину, а что могло их
оставить.
— Ты ничего не хочешь мне сказать? — уточняет, поднимая
внимательный взгляд на отца.
— Нет? — вопросом на вопрос отзывается он, приподнимая брови и
вызывая у Динки отчётливое желание демонстративно уйти, хлопнув при
этом дверью. Снова эти его чёртовы тайны и нежелание говорить.
«Простое дежурство, ничего особенного, — мысленно передразнивает
отца Динка, поднимаясь. Собирает рассыпанные по плечам
золотисто-русые волосы, чтобы завернуть их в жгут и перекинуть за
спину. — Чёрта с два простое дежурство! Не со львами же он там
дежурит! На режимном-то объекте!»
— Не сверкай на меня глазами, Дин, — качает головой отец. — Я
всё равно не могу тебе ничего рассказать.
— Почему? — Динка рассеянно смотрит, как отец промывает рану
водой из-под крана и действительно не понимает его молчания.
— Государственная тайна? — с едва заметной улыбкой намекает
отец.
Вот хоть бы раз ответил что-то другое!
— Как промоешь — иди на кухню, — временно сдаётся она,
отворачиваясь и отступая к двери. Они ещё обязательно поговорят на
эту тему. Правда, скорее всего, столь же безрезультатно...
Динка замирает, как только оказывается в собственной комнате.
Ночная тьма, разбавленная лишь льющимся с улицы тусклым светом
фонаря, успокаивает. Да и долго злиться на отца всё равно не
выходит. Он будто не понимает, что дочь беспокоится о нём, только
улыбается в ответ на все попытки напомнить, что он не железный. Вот
и в этот раз...
Она прислоняется спиной к закрытой двери и отстранённо наблюдает
за тем, как от ветра двигаются ветви деревьев за окном. Динка не
понимает, что это за дежурства такие, что после них остаются
подобные раны. Она кусает губу и косится на стену, за которой спит,
ни о чём не подозревая, мать. Хочется поговорить, но...
«Мы ведь не скажем маме, да?» — всплывает из памяти тихий шёпот
отца. Тогда он тоже пришёл под утро. Усталый, сонный и побитый. И
Динка шипела на него разъярённой кошкой, но это ни к чему не
привело.
«Мы не будем говорить маме, — вновь мысленно соглашается Динка,
прижавшись затылком к двери. — Хватит и того, что я ни черта не
понимаю и беспокоюсь».