Вопросов ни у кого не было.
Пшеницу не спалили. И не скосили.
Выйдя из леса, мы первым делом увидели жёлтое колышущееся море.
Ветерок играл тяжёлыми колосьями, нагибая их то в одну, то в другую
сторону.
— Вот уж чудо из чудес, — растроганно
сказал Макарыч, обнимая колосок ладонью.
— А его кушать можно! — воскликнула
Агнешка и стала показывать, как извлечь из колоска семена. — Только
заусеницы не ешьте, они в желудке застревают! Опасно!
Мне тоже захотелось попробовать на
вкус спелую пшеницу, но Мамай строго одёрнул:
— Мы не на прогулке здесь! После
войны будем пшеницу пробовать.
— А ведь её косить надо! — сказал я,
вдыхая вкусный, слегка прелый запах злаков.
— Теперь некому косить — ворота
закрыты, горожане все внутри, — ответил Мамай.
— А селяне? Тут же есть деревни? —
спросила Агнешка.
— В Нереалии слухи распространяются
со скоростью света, — покачал головой Мамай. — Уже не только селяне
— весь кластер знает, что на Смоленск напали. Никто ничего косить в
такой обстановке не станет.
— Пропадёт... — с сожалением сказал
Макарыч.
— Если оперативно осаду снимем — не
пропадёт, — отрезал Мамай. — Давайте-ка дальше двигаться.
— Как пойдём? — спросила Агнешка. —
Напрямую? Или в обход?
— Пойдём напрямую, — ответил Мамай. —
С полкилометра. А дальше — ползком.
— Серьёзно? — удивился я.
— Серьёзней не бывает, — хмуро
подтвердил Мамай. — Думаешь, мне хочется по-пластунски
передвигаться? Но скоро уже Смоленск виден будет, а перед ним
пустое пространство, где гандарийцы вполне быть могут. Ты же не
хочешь снова в гостях у деда Тимофея оказаться?
— Нет, не хочу, — согласился я.
— То-то я смотрю, ты доспехи на
поляне оставил, — ухмыльнулся Макарыч. — Заранее ведь знал, что
ползти придётся.
— Естественно, знал, — сказал Мамай.
— Ты тоже мог бы догадаться, когда я про пшеницу сказал. Мы не на
прогулке. Ладно, кончай базар, как говорит наш сотник. Вперёд.
Звуки шуршания и поскрипывания, когда
ты ползёшь, не из самых приятных. Время от времени на земле
попадались камушки, извлекавшие из кольчуги не самые мелодичные
ноты. Хорошо хоть, не я сам ползу, а всего лишь мой персонаж.
Ощущения, конечно, очень похожие — но, что ни говори, это намного
легче и приятнее. Впереди перед глазами мелькали грязные подошвы
сапог Мамая, сзади раздавался приглушённый матерок Макарыча. К
счастью, ползти пришлось не очень долго. В какой-то момент Мамай
остановился, замер на земле и рукой поманил меня к себе. Я подполз
к нему поближе и увидел, как он осторожно раздвинул заканчивающуюся
здесь стену пшеницы.