Вода так и кипела, пока не вернулся
Степан, напугав меня до безумия: я не ждала, что он снова
приедет.
— Вот, — он поставил на пол несколько
пакетов, — тут немного продуктов, чтобы было чем позавтракать, и
новый комплект постельного белья. У Любаши в шкафу наверняка все
залежалось и требует стирки.
И снова мне пришлось его благодарить.
Его забота была неприятна: однажды он
тоже заботился обо мне вот так, сдувал пылинки, предугадывал
возможные проблемы и мгновенно их решал. Я больше не верила в
доброту.
Степан взглянул на кипящую на печи
воду и, ни слова не говоря, молча поставил ведро на пол. Он бросил
взгляд на мою руку: мизинец все ещё был перебинтован. Я опустила
глаза, надеясь, что он ничего не скажет и не спросит.
— Дверь на ночь запри, — бросил
Степан, направляясь к выходу.
Я последовала его совету и тут же
задвинула тяжелый засов, стоило Степану выйти за порог. Потом я
позвонила Любаше, рассказала, как доехала и каким нашла её домик. С
её слов я знала, что жила она здесь сразу после того, как вышла из
колонии, которая находилась где-то в Сибири. Здесь всю её отсидку
жила дочка с Любашиной родной сестрой, которая взяла девочку к себе
и перевезла из Челябинска вот в эту деревеньку: отсюда было проще
навещать мать. Любаша освободилась, сестра вернулась в Челябинск, а
они с дочкой, поняв, что в глухой Усть-Манской делать им было
нечего, уехали в Смоленскую область. Дом, однако, продавать не
стали. Да и кто его купит в такой дали от больших городов? Местным
— не надо, а дачники искали места поближе к тому же Томску или хотя
бы к Дивнореченску.
Зато мне это место казалось
идеальным. Может, первое время местные и поинтересуются, кто такая
и зачем приехала, но наверняка скоро перестанут обращать внимание.
Тем более я не собиралась мозолить им глаза. О том, что мне нужно
будет работать, чтобы иметь хоть какие-то деньги, я пока не думала.
Я что-нибудь придумаю, но потом, когда приду в себя. Меня
беспокоило другое: местный участковый наверняка прознает, что я
здесь поселилась, и потребует сделать регистрацию.
— Там участковым Авдеич, нормальный
мужик, — сказала на это Любаша. — Надо с ним поговорить.
— И что я ему скажу? Не регистрируйте
меня и не светите мой паспорт, потому что я прячусь от
мужа-садиста?
— Вот так и скажи, он мужик
хороший.