Бровь неверяще встрепенулась вверх, и я поспешил добавить.
— Всё экстерном, вы поймите — просиживать штаны это такое себе
дело, вот и...
— Вы хотите сказать, что усвоили пятилетнюю программу за
полгода?
— За четыре месяца, вашбродие.
Послышался сомневающийся кашель.
— Ну, допустим, но здесь запись, что вы ни черта не окончили —
вас выгнали за драку, — он поднёс к глазам листок, отложил и взял
следующий. — Здесь за махинации со студенческими билетами, что за
история?
— Да так... — мне не хотелось ему рассказывать, что я подделывал
пропуска и документы, толкая их левым людям. В основном это были
трахари молодых барышень из многоэтажного общежития, ничего
серьёзного — просто карманные деньги для бедного студента.
— А вот здесь вы оскорбили профессора, уважаемого, между прочим,
человека и причём неоднократно.
— Ну, там он был не прав, — я не собирался отнекиваться и совсем
не стыдился содеянного. — Сначала попытался втюхать нам
неактуальную информацию, а потом задел мою честь. А я не тряпка
половая, чтобы давать об себя ноги вытирать.
— Вот значит как? — похоже, это конец.
Рекрутер отложил папочку в сторону и скрестил пальцы, поместив
на них подбородок. Я привык к отказам. Да, мой характер не сахар,
но своё дело я знал, плюс понял, что с этим дядькой лучше не юлить
— почувствует обман. Это тот случай, когда честность — хорошее
оружие.
— Какой у вас разряд фехтования?
— Четвёртый, — тут же выпалил я, ухватившись за последнюю
соломинку.
Мужчина оценивающе кинул на меня взгляд и покачал головой, вертя
пальцами ручку туда-сюда. В возрасте двадцати двух лет — это
довольно неплохой результат. С учётом того, что их всего семь,
такого мастерства достигают обычно дворянские сынки. И то
сызмальства тренирующиеся у именитых фехтовальщиков.
Моим учителем была улица, ну и старый матёрый армейский вояка
дядя Паша, сделавший из меня машину для убийств суровыми
тренировками.
— Место в охране устроит?
— Конечно, — расплылся я в улыбке.
— Большего пока не могу предложить — не знаю уровень твоей
компетенции. Посмотрим, как проявишь себя.
— Выложусь на полную, — я чуть было не потянулся отдать честь,
как вспомнил, что вот уже три месяца, как на гражданке и опустил
руку.
— Свободен. Семён! — крикнул он повелительным голосом, дверь тут
же открылась. — Проводи молодого человека в казарму. Это Гордей, —
представил он нас. — Объясни ему тут всё, — раздался звонок и
Аркадий Павлович, отмахиваясь от моих благодарностей, сделал жест
рукой, чтобы катились все прочь — разговор важный.