– Этой карте, – сказала неслышно подошедшая Сирена, – уже более трёх сотен лет.
Кая повернулась к ней.
– Триста лет назад осколков было так много?
– Её нарисовали примерно в то время, когда нынешний Арид пришел к власти. Чтобы сесть на трон, он отрубил голову своему отцу, братьям и полусотне других претендентов. Не смотри так, Кая. Не забывай, что речь тут идёт о Чертоге.
Похожие слова произнесла недавно Ивлин. Оправдание жестокости: это ведь Чертог! Придёт ли время, когда Вуд или Ора сядут на трон таким же отвратительным образом?
– Куда же делись все эти осколки?
– Некоторые были объединены. Большинство уничтожены.
– Откуда ты знаешь об этом так много?
– Ты, правда, хочешь знать? – Сирена задумчиво приложила палец к губам. – Кая, ты умеешь хранить тайны?
– Только в том случае, – осторожно ответила Кая, – если это никому не повредит.
– Тогда за мной.
По одной из узких винтовых лестниц, которых в доме княгини Примулы было в изобилии, они спустились в подвал. Сирена зажгла факел. Его колеблющееся пламя заставило тени безумно метаться из стороны в сторону.
Стоило оказаться на лестнице, как снизу повеяло холодом. Сперва это была лишь чуть заметная свежесть, как бывает, если полежав на солнышке, заходишь потом в тень. Но с каждым шагом – каждой ступенью – он становился заметнее, и скоро Кая уже зябко потирала открытые руки.
Нижние ступени лестницы покрывал слой инея. Крошечные ледяные кристаллы заскрипели под подошвами туфель. Дыхание белым паром заклубилось в воздухе.
Сирена не спеша прошлась вдоль стен, зажигая свечи, и по мере того, как множились огоньки, глазам открывались новые и новые детали обстановки. Подвал, из тех, куда стаскивают хлам, что накапливается со временем в любом доме, и избавится от которого то ли жалко, то ли просто руки не доходят. Холод стоял такой, что заныли зубы. Лед сковал все: и укрытый обеденный стол на десять человек, и деревянные стулья, сваленные, как попало в углу. И нечто громоздкое под рваной простыней – гардероб или шкаф. Старая выцветшая картина, стоящая на полу, привалившись к стенке, так заледенела, что уже было и не разобрать, что на ней изображено.
Но все это было лишь фоном – декорациями в театральной пьесе. Центр сцены же, несомненно, занимал предмет, которому Кая не смогла дать названия. Это была высоченная рама, витиеватая, красивая, будто бы сплетенная из хрустальных лоз, с особенно сложным узором на сводчатой вершине. В центре рамы висела, опустив голову к груди, статуя. Лозы тянулись к фигуре, цеплялись за неё и оплетали руки, ноги, шею, так что она казалась пойманной в ловушку. И рама, и лозы и сама статуя были сделаны из прозрачного чистого льда.