После двух рюмок ароматного вина ноги у Людмилы Николаевны сделались невесомыми, и вся она немного поплыла вместе со стулом куда-то назад, к настенному шкафу. Она почувствовала, что щеки у неё горят, а пальцы сделались непривычно тёплыми. Если выпить ещё одну рюмку этого восхитительного вина, она или уснет или взлетит в небо. Тень сна уже витает над ней, давит на ресницы. Она уже ни о чем не способна думать. Совершенно ни о чем. Она только смотрит перед собой и слушает своего собеседника, да иногда поворачивает лицо к окну, если там начинает шуметь ветер, слегка изгибая тёмные ветви яблонь.
– А вот и дождь пошел, – вдруг произнес Борис из темноты, от окна. Она открыла глаза и удивилась, что решительно не понимает, как он там оказался. «Неужели заснула?» И с улыбкой призналась сама себе, что такое вполне может быть, потому что устала в дороге, потому что выпила, потому что успокоилась. Её сон мог продолжаться всего несколько минут или несколько мгновений. Так с ней уже было когда-то.
– Может быть, приляжешь, – посоветовал ей Борис каким-то неуверенно вкрадчивым голосом.
И Людмила с приятным томлением подумала о том, что уснуть ей не удастся ещё долго. Он непременно придет к ней взволнованный, часто дышащий. Тихо ляжет рядом, и тёплые руки его обнимут её талию, потом отправятся в путешествие по всему её телу, заскользят, заиграют. Их тела сблизятся, сольются и начнут неистово проникать друг в друга, всё ярче вспыхивая в радуге долгожданных чувств, как вспыхивает и звучит волшебная музыка до той последней ноты, которая кажется самой желанной, потому что эта нота завершающая.
Но на этот раз всё было немного не так, как предполагала Людмила. На этот раз он как-то томительно долго обнажал её молодое тело, а потом вдруг стал целовать всю от пяток до волос, жадно, ласково, но не спеша, как будто старался насладиться этой минутой как можно дольше. И когда его губы прильнули к её губам, а потом с поцелуями стали опускаться всё ниже по груди и теплому животу, – она вдруг почувствовала, что тайно ждала от него именно этого проявления нежности. Сейчас у неё было сладкое чувство безвыходности происходящего, потому что она вся была в его власти, в пагубной неволе любви. Наконец она не выдержала этой сладостной муки, и каким-то не своим, хрипловатым голосом простонала: «Иди же ко мне. Иди!»