Светозаров что-то хотел ответить, но раздумал. Машина
остановилась. Я дернул ручку и вывалился наружу — во двор
многоэтажки, где развратно цвели пионы, по стенам карабкался дикий
виноград, и пахло то ли квасом, то ли свежесваренным вареньем. Там,
внутри, мирно текла жизнь, и красота ее была от того еще важнее и
понятней. Небо над головой было так залито солнцем, что почти
светилось — и оставалось непонятным, откуда берется в таком тусклом
мире эта ослепительная белизна.
— Погодите! Это же не исполком!
— А ты наблюдателен, взломщик, — зампред тоже хлопнул дверью. —
Во-о-он там на четвертом этаже моя квартира.
— У меня еще один вопрос, — сказал я, когда мы уже стояли в
бесшумно поднимающемся лифте. — Какие у меня будут гарантии? Если
дело так серьезно, как мы понимаем из вновь открывшихся
обстоятельств, то деньги уже не очень канают. Мертвым людям они
почему-то не интересны.
— Будешь хорошо работать — постараюсь распространить
неприкосновенность и на тебя тоже. Поздно трепыхаться, Клим. Мы
теперь в одной лодке.
Дверь в квартиру уже оказалась открыта — а непростой домик-то,
раз такое доверие к окружающим. Коммунизм в отдельно взятом дворе!
— и нас там встречали. Высокая, нестарая еще женщина с
интеллигентным лицом и тщательно уложенной прической лучезарно
улыбнулась:
— Здравствуйте, гости дорогие!
Это была жена Космоса Ивановича, Линда. Полгода назад
преподавала в университете, может, и до сих пор там. Умная женщина,
раньше такого уровня театральности она себе не позволяла. Эко их
припекло-то.
— Здрасьте, — сказал я, одним глазом глядя на Светозарова. Тот
сделал воодушевленное лицо.
— Мы тут с Климом собираемся обговорить одно дело чрезвычайной
важности…
— И слышать не хочу! — махнула рукой Линда. Спектакль
продолжался на том же среднем уровне. — Прошу на кухню, для начала
перекусить!
Я собрался было из вредности отказаться — и посмотреть, как они
будут выпутываться из этой ситуации — но потом вспомнил про пустой
холодильник дома и отказываться раздумал.
Кухня порадовала наличием еще горячих солоноватых лепешек,
покрытых какой-то зеленой пастой с растительным вкусом и
бутербродами с вроде бы сырным салатом, который у нас всегда
называли еврейским. Промочить горло после закусок предложили
горячим черным чаем с легким ароматом апельсинов.