Задумался. Нет, я так поступить не могу. А как могу? Внезапно
все тело бросило в жар, резко заломили кости. Заодно напомнил о
себе позвоночник. Такой тянущей, нетерпимой болью. Я даже застонал.
Но тихо, через зубы. Странный какой-то приступ, охватывает все
тело, а не только травмированную спину.
Когда пришел Кузьма и позвал одеваться, я уже думал отказаться
от поездки. Только сейчас я понял, почему Баталов не хотел вставать
с постели. Слабость, боль, ломота с жаром - всего трясет, будто
алкаша после запоя. Ощутил себя натуральным ветхозаветным Иовом,
которого мучат все болячки разом. Нет, не то, чтобы я был большим
христианином, который изучает всех святых по Библии. Но найти
утешение в Книге Книг - особенно в Екклесиасте с его “суета сует” -
получилось. Такая вот религиозная психотерапия.
Но пересилить себя все-таки смог. Позволил отвезти в спальню,
переодеть в белую сорочку и серый шерстяной костюм. Кузьма даже
повязал мне необычный, широкий галстук. От слуги нестерпимо пахло
табаком, но я стоически выдержал это нарушение личного пространства
- боль в спине немного утихла, прошла и ломота в теле.
Спуск меня красивого с третьего этажа, где была наша квартира -
превратился в целую военную операцию. Позвали дворника с улицу, а
еще слугу нашего соседа снизу. Втроем удалось стащить инвалидное
кресло вниз и даже не уронить никого.
Предусмотрительный Кузьма нанял просторную пролетку с двумя
лошадками и грустным кучером в шапке-треухе. Вроде не холодно еще,
а народ уже утепляется. По ощущениям градусов шесть или восемь. Пар
изо рта не идет - я даже специально подышал в воздух. Хотя
утречком, когда извозчики начинают свою работу может и минус
быть.
Кузьма цыкнул на кучера, тот слез с козлов, помог посадить меня
в пролетку. Слуга вернул инвалидное кресло дворнику, спросил меня -
Куда едем?
- Прямо. - махнул рукой я вдоль улицы.
Местность узнать удалось весьма быстро. Дом, в котором я
оказался волей неведомых высших сил, находился в Староконюшенном
переулке. Под вновь зарядивший дождик мы выехали на Арбат, покатили
в сторону центра. На улице уже начали развешивать черные траурные
ленты, на государственных зданиях приспустили имперские флаги.
Тем не менее жизнь в городе не остановилась и очень себе даже
кипела. Ехали извозчики, ударяясь о тротуарные столбы катили
подводы с дровами, сеном… Шли школяры в форменных фуражках,
студенты и служащие с кипами книг и бумаг. С особым интересом я
разглядывал женщин.