Лилия слышала грубые мужские голоса совсем рядом, но помимо них
ещё и очень много криков. Женских, мужских, но все они были такими
надрывными. Если бы смерть умела кричать, то это бы звучало именно
так. Принцесса попыталась перешагнуть порожек, но зацепилась за
него платьем, спотыкаясь и вырывая ладонь из руки нянечки. Та, не
замедляясь, махнула догонять, но девочка подвернула ногу — из-за
туфлей на каблуке её стопа вывернулась при падении.
Вставая и придерживаясь за стену, Лилия пыталась идти, но боль в
ноге была невероятно пронизывающей. А вокруг так кричали, что,
напуганная, она через боль стала шагать быстрее.
Чьи-то грубые руки схватили её подмышки, рывком дергая вверх. С
пеленой из слез, принцесса видела, как впереди лишь мелькнули
темные волосы её подруги. Их уже никто не преследовал, а значит…
эти люди пришли за ней.
— Есть! — заорал человек, держащий её на весу. — Она у меня!
Крики и бойня вокруг не прекращалась. Девушка плакала, но
вырываться не пыталась, казалось, все её тело окостенело, и она не
могла даже повернуть голову, чтобы посмотреть на своих врагов. Её
усадили в кресло, и теперь Лилия созерцала троих, всех в крови и
ранах. Она потянула носом воздух, напоследок пытаясь понять, кто
перед ней. Вокруг витала их мана, каждый из троицы колдовал совсем
недавно, а значит… маги.
Это уже не война, это предательство. Это измена.
— Давай ты, — тот, что её нёс, передал другому нож. — Я не могу.
Неправильно это. Ребенка…
— Слабак, — хмыкнул третий, обходя кресло и цепляясь худыми
пальцами в плечи Лилии. — Я подержу, давай.
Тот второй ещё какое-то время смотрел на оружие в своей руке, а
потом медленно двинулся к принцессе.
— Мне жаль, — сказал он ей почти в лицо. — Видит Бог, я не хотел
этого.
— Богиня не будет слушать твои оправдания, — чувствуя, как по
лицу катятся слёзы, проговорила Лилия, вцепившись пальцами в
обшивку кресла, — когда выпьет твою душу, грешник.
Лезвие вошло ей между ребер, заставляя девочку закашлять. Боль
на мгновение ослепила, но потом краски вернулись, утекая уже очень
медленно. Лилия хотела коснуться раны, но руки не слушались,
оставаясь безвольно лежать на подлокотниках кресла.
Могла ли она убежать? Могла ли она сражаться с этими людьми?
Могла ли она бороться за свою жизнь? За жизнь, что только-только
успела стать счастливой.