На третье оказался чай с тортом. Тоже — домашним. Я был уже
набит под завязку, но отказаться от кусочка торта не посмел. После
чая я совсем осоловел. С полчаса, вместе со всем семейством
Разуваевых, добросовестно смотрел телевизор. Показывали программу
«Время». Мне и в самом деле было интересно слушать зарубежные и
советские новости. А вот на лицах хозяев читалась вежливая скука. А
Пал Палыч так и вовсе морщился. Особенно, когда сообщали о встрече
товарища Брежнева с очередным иностранным правителем, с которым он
не преминул поцеловаться практически взасос.
Когда «Время» закончилось, Глафира Семеновна объявила:
— Мужчины сделают доброе дело, если не будут женщинам мешать
убирать со стола и мыть посуду.
Я заметил, что отец и дочь быстро переглянулись и Антонина
Павловна сказала:
— Папа, Александр Сергеевич любит музыку... Прямо — как ты!
— Ну что ж, — пробормотал Пал Палыч, нехотя поднимаясь из
кресла, в котором он так уютно устроился. — Пойдемте в мой кабинет,
Александр Сергеевич...
Когда он пропустил меня в святая святых каждого делового
человека, я обомлел. Все, что я ожидал увидеть в комнате Тигры,
оказалось здесь. И постеры на стенах и бобинный магнитофон и
репродукции. Только что икон не было. Вместо них, висели
фотографии, изображающие каких-то военных. Мне, как бывшему
офицеру, без труда удалось опознать форму образца сороковых годов
ХХ века. На одних фото военные были без погон, зато — с кубарями и
ромбами в петлицах, на других — уже с погонами, полевыми и
парадными.
— Узнаете? — спросил хозяин, показывая на снимок молодого
сержанта — или, как тогда говорили, отделённого командира с двумя
треугольниками в петлицах и в буденовке.
— Неужто это вы?
— Да, — кивнул он не без гордости. — В сороковом году, во время
Финской компании... А это — сорок первый, под Смоленском...
В сорок первом, Разуваев уже щеголял кубарями младшего
лейтенанта, а в сорок пятом — тремя золотыми звездочками и одним
просветом старшего. Не слишком завидная карьера, особенно если
учесть, как быстро во время войны росли в чинах. Впрочем, мало ли
что бывало!
— Та-ак, вы же хотели послушать музыку! — спохватился Пал Палыч,
и нажал на клавишу воспроизведения.
Громовая волна тяжелого рока качнула стены. Я оглох, а хозяин
опустился в кресло, закрыл глаза и принялся отбивать такт ладонью
по кожаному подлокотнику и постукивать ногой в мягком тапочке.
Когда композиция отзвучала, Разуваев отключил магнитофон — за что я
ему был весьма благодарен — достал из шкафчика бутылку и два
стакана. Я почти не удивился, когда увидел на этикетке три цифры
семь. Пал Палыч разлили портвейн по стаканам и мы выпили. Кажется,
я уже начал понимать, в чем дело?