И это, и вызывающее поведение болел злили. Злость – хорошо, он
идет в топку, и внутренний огонь разгорается с удвоенной силой.
И ведь не скажешь, что подсуживает! Сфолил? Отвечай. Свалил
нападающего? Штрафной. Зацепил убегающего? На тебе желтую
карточку.
Не возразить! Но как же бесит! Главное, чтобы никто из наших не
психанул, а Круминьш может, учитывая его биографию.
Только вот динамовцам, если посчитать, свистели в два раза реже.
Выборочно, так сказать.
Кстати, киевляне – мастера стандартов. Вот и опять. Штрафной
чуть ли не из центрального круга, а опасно! Мяч пошел по дуге и
оказался не у их нападающего, которого держали сразу Круминьш и
Думченко, а у выскочившего на простор Цыганкова. Витя сходу зарядил
в верхний угол. Но я момент удара видел, сместился вовремя,
достал.
О, какой поднялся вой и свист!
Трибуны сыпали проклятьями, стоило нам коснуться мяча. Ну чего
им не хватает? Игра же – болей за игру!
Но игры не было. Были мелкие фолы, какие-то провокации,
подначки. Чуть что – грудь в грудь, глаза в глаза.
Время первого тайма потихоньку истекало, а явных голевых
моментов не случалось ни у одной команды. И тут кто-то из киевлян
докричался. Судья не выдержал, на ровном месте махнул желтой
карточкой.
Трибуны как взорвались! Как они поливали судью! «На мыло»,
старенькое и приевшееся, даже не использовали. Находились другие
слова – обиднее и злее.
Но игру судья, пунцовый и злой, не остановил. Не прошло и минуты
в таком оре, и вдруг – красная! Прямая красная, да не динамовцам, а
Самату! Ну ни за что же! Сэм отреагировал на верховой мяч, скакнул
козликом, руки врозь. Из-за его спины выскочил киевлянин и лбом
ударился о его руку. И упал, как подкошенный. Лицо закрыл, лежит,
не двигается. Убили басурмане окаянные!
Но блин, невозможно же все время руки вдоль тела держать!
Сэм не сразу понял, что это ему карточка. Остановился, руки
растопырив, головой туда-сюда завертел. Осознал, набычился. На нем
повисли Игнат и Микроб, он уже стойку на судью сделал, но вдруг
будто бы сдулся, поплелся с поля под радостные вопли местных
болел.
Уж его как только не обзывали из-за национальности! Аж самому
стало за Сэму обидно, захотелось подняться на трибуны и врезать
плешивому мужичку с голосом кастрата, который орал громче всех.
От крика, думал, крышу снесёт.