Я выудила координаты места, где убили Дрона и держали меня. Проведя там три дня, мне не удалось найти его тела. То ли движение песков переместило останки глубже или в сторону, то ли пустынники забрали его с собой.
Зато в стены стойбища пожаловали два урода из банды Бахрута. Их каркающий смех я услышала сразу, как сухой воздух наполнился кашлем старого грузовичка. Они так и сдохли с раскрытыми ртами, издававшими секунду назад довольный смех.
Наверное, твари даже не поняли, что произошло. Просто упали и застыли с остекленевшим взглядом, устремлённым в пустоту. Незаслуженно лёгкая смерть, оставившая вкус неудовлетворённости на подкорке моего мозга.
Сбрасывая в яму и присыпая их трупы мусором, долго себя ругала, обвиняя в трусости и неподготовленности. Расслабилась, пока металась в безнадёжности и искала Андрея. Не почуяла угрозу, оттого подпустила сволочей слишком близко и поспешно устранила, не прочувствовав их боли и страха.
— Моя вина, что мы не стали искать тело Дрона, — примирительно выставляет перед собой руки Давид. — Тогда в приоритете стояло твоё спасение. Промедли я хоть на час, и тебя могли не вытащить. Андрюха ни за что не простил если бы я потерял его жену с ребёнком.
— Знаешь, я была там, — снижаю эмоциональность и тихо признаюсь. — Мне не удалось найти Андрея. Несколько дней раскопок ничего не дали. Никаких следов. Ни одежды, ни останков. Они забрали всё. Уходя, я застрелила двоих из шайки Бахрута и оставила их в яме, где держали меня.
— Ты рисковала, Блошка, — Давид делает новую попытку запереть меня в своих объятиях и у него получается. Мне настолько плохо, настолько пусто, что сопротивляться жалости и заботе нет сил. — Вместо тебя там должны были быть мы, но нам перекрыли кислород. Домашний арест, браслеты, фиксирующие передвижение, запрет покидать пределы базы. Парни до сих пор маются взаперти. Отпустили только меня. И то, с большими ограничениями.
— Что будет дальше с отрядом? — спрашиваю, окончательно успокоившись. Сама себе боялась признаться, что считала команду предателями, отказавшимися вернуться и отомстить за члена семьи. Оказывается, их повязали по рукам и ногам, лишь бы не вмешивались в операцию кабинета.
— Всё идёт к расформированию, — устало вздыхает Давид и сильнее сжимает меня.
Как бы он не удерживал маску смирения и невозмутимости, внутри у него всё кипит. Солдат, каждый день отдающий свою жизнь служению стране, оказался в пяти минутах от обочины, на которую его вот-вот выбросят за ненадобностью.