А еще я знал про Изнанку, что
с ее помощью очень удобно делать неожиданные для людей вещи.
Например, забирать что-то буквально у них из рук.
Я посмотрел на рукоять меча в
своей ладони... И выяснил, что знаю про Изнанку кое-что
еще.
Обломок меча
светился.
Множество разноцветных сияющих
нитей, свечение которых невероятным образом будто пробивалось через
материал рукояти — вот что было источником. Они брали свое начало в
тыльнике рукояти, в самом его центре и тянулись через всю рукоять,
через гарду, и уходили в клинок, следуя его едва заметному изгибу и
постоянно находясь точно посередине неширокого полотна. Разные
нити, разных цветов, всех цветов радуги, и двух еще — белого и
черного. Весь спектр цветов маны, короче говоря.
И только там, где клинок
заканчивался неровным сломом, нити маны теряли свою стройность и
прямоту. Они должны были продолжать линию лезвия, но из-за того,
что лезвия как раз и не было, оборванные, они висели, как поникшие
жгутики больного анемона. И только крошечные огоньки маны
соответствующих цветов на конце каждой нити давали понять, что
какая-то «жизнь» в них еще теплится.
Мне уже было холодно, но я не
мог удержаться от небольшого эксперимента с обломком. Это был всего
лишь второй предмет, который я забрал с собой в Изнанку, а тут
такие интересности!
Первой была батарея от
маномата Нокса, но я как-то особо не всматривался в нее, мне было
важнее поскорее поменять ее местами с моей пустой, а потом
поставить в маномат и выстрелить. Да и даже если бы я посмотрел на
нее — что бы я увидел? Батареи работают на чистой мане, прозрачной,
так что я вряд ли что-то увидел бы. А тут...
Для сравнения я сгустил в
другой руке собственный нож, и посмотрел на него. Нож, даром что
однозначно являлся сильнейшим артефактом даже в его нынешнем виде,
не собирался светиться вложенной в него маной. Он оставался все тем
же ножом и на вид, и на ощупь.
Да уж, все чудесатее и
чудесатее.
Я убрал нож обратно, а сам
вернул взгляд к обломку меча и осторожно повел его вверх, а потом
сразу вниз.
Безвольно висящий пучок нитей
маны медленно и нехотя потянулся следом за обломком клинка, как
щупальца дохлого осьминога, влекомые течением. Они и правда вели
себя так, будто дело происходило под водой, а они были настоящими
нитями — изгибались медленно и вальяжно, не спеша, оставляя за
собой быстро тающие разноцветные следы истекающей в пространство
маны.