-Мне так больно, - прорыдала она по
пар-оольски, не открывая глаз. - Смотри, меня пытали.
Будто бы смущаясь, Юория подняла
юбку, сверкнув белым бедром, и у мужчины загорелись глаза при виде
полоски обнаженной кожи над чулком. Она спустила чулок так, чтобы
он увидел отвратительный красный след, и белозубая улыбка померкла.
Похоже, моряк не любил крови, что было удивительно для такого
дикаря. Юория была почти уверена, что вид раны его возбудит еще
больше, как и любого жадного до чужой боли варвара, но вместо этого
поймала сочувствующий взгляд.
-Кто тебя пытал? - спросил ее
тюремщик.
Юория в ответ лишь заплакала горше.
Некоторое время Коджо стоял и смотрел на нее, а потом вышел, не
говоря больше ни слова. Сквозь слепленные влажные ресницы Юория
хладнокровно наблюдала, как похоть и жалость боролись в нем, и то,
что он хотел овладеть ею, эту жалость только подогревало, как и
жалость подогревала желание обладать. Заигрывать с ним было как
валяться в грязи, но ничего другого не оставалось: у этой свиньи
где-то был спрятан жетон от ее пояса, и Юория намеревалась его
достать. Она примерно прикинула, на что готова: возможно, ублажить
его руками. Ртом - куда менее вероятно, но тоже приемлемо. В свое
тело черная леди бы его пускать не стала, боясь понести темнокожее
отродье, так что решила, что придется раздеть тюремщика иначе. В
конце концов, Юории встречалось не так много мужчин, способных
устоять перед ее чарами.
И когда этот грязный Коджо влюбится
в нее, когда будет готов на коленях ползти к ней за лаской, когда
станет вести себя как Вестер, вот тогда она сполна отомстит ему и
за руку на ее ягодицах, и за тот болезненный щипок.
Юория огляделась, вытирая ставшие
ненужными слезы. Она ожидала чего-то, принципиально отличающегося
от того чулана, куда ее сначала швырнули по ошибке, но комната
оказалась немногим лучше. Больше по размерам, пол был не таким
грязным, сладкого смрада крови и специй в воздухе не висело, но в
остальном это была дыра дырой. Вместо грязного стола здесь к стене
были прибиты скамья и жесткие деревянные сидения, а вместо кровати
- подвешен гамак крупного плетения. К его видавшим виды волокнам и
прикасаться-то было противно. Юория нашла в углу кучу какого-то
тряпья, с отвращением перебрала его. Как ни странно, тонкие одеяла
оказались чистыми и ничем не пахли, и она набросила их на сиденья,
чтобы не касаться засаленной поверхности отполированного чужими
штанами дерева. И села поверх, ожидая.