Владыка всхлипывал, а все надломленно молчали.
Наконец кто-то робко:
– Авось, еще раз пойти… попросить?…
Нет, тщетно и надеяться. Во второй раз они нас не послушают. Да и разошлись они уже все: и начальник, и зам – осталась только охрана.
Что ж, не судьба…
Никто из опечаленной братии не заметил, как с каземата выскользнул Азарт.
Так же тихо через какое-то не очень долгое время он появился перед ними – и высыпал мешок красных парчовых риз.
Лаврин с сыновьями собирались на мельницу. Слава Тебе, Господи, опамятовались большевики, разрешили торговлю, и голод прошел[4]. Этот год удался урожайным, так что будет и на помол, будет и на продажу.
Уже как собрались и осталось сказать «но!» – прибежал Стець, пьяньчужка и лодырь, да еще и воришка, что-то держа в холстине. Лаврин сапожничал, а Стецю приказал, чтоб не приходил больше: полно работать в долг для бездельника беспросыпного. Да вот прибежал: верно, где-то заполучил копеечку.
Не долго замешкавшись со Стецем, Лаврин сел на воз и, как всегда, сперва степенно перекрестился сам, а после кнутом перекрестил дорогу.
Ехали пыльным проселком, слушая жаворонка, сами курныкая что-то под нос… И вдруг на каком-то ухабе фура брякнула! да так, что Лаврин охнул и обмяклым кулём свалился и упал в пыль, стеная от боли. Сыновья соскочили, подняли батька, положили на мешки и поехали дальше. Однако Лаврин все охал и охал, наконец же:
– Нет, хлопцы… дела не будет… Поворачивай на Демидовку… к Настке.
Баба Настка была известна чуть ли не на полгубернии. И костоправка, и зельница, и молитвенница. А еще сказывают – хоть, пожалуй, никто не видел, – будто у нее каждую пятницу с чела и ладоней течет кровь. Так что в пятницу баба Настка не лечила и не шептала, только сидела одна пред образами, и так до субботы, когда кровь прекращалась. А сегодня, как назло, – пятница. Не придется ли мучаться аж до завтра?
Однако поехали на Демидовку.
Перед селом, на перепутье, на бугорку, где до недавнего времени возвышался крест в лентах и рушниках, а теперь только чертополох, сидел человек, с закопченным обличьем и в засаленной робе. Сидел и не торопясь потягивал чубук. Завидев чужую телегу, издалека пренебрежительно смотрел на приезжих да все посасывал чубук.
– Что, к Настке? – насмешливо выпустил дым, даже не дожидаясь вопроса. – Туды! – махнул налево трубкой. – Но только ж она ничего не знает, дурит вас, темных. Ей бы грóши. Э-эх, еще придут времена… Поворачивай в волость, к врачу!