Пес блаженно сузил глаза, облизнулся; Гурский недоверчиво хмыкнул:
– Только не убеждай меня, что разумеешь по-человечески. В чудеса я уже давно не верю.
Чтобы занять себя чем-нибудь, взялся разгадывать кроссворд на последней странице. Кроссворд был незатейливым, но без карандаша, силясь держать в памяти нужную букву в клеточке разгаданного раньше слова и через раз ее забывая, желаемого удовольствия Гурский не получал, раздражался. Потом уперся в оперу Чайковского из шести букв, никак не мог вспомнить, в сердцах отшвырнул газету на другой край скамейки, поднялся.
– Схожу-ка я, Черныш, погляжу, может, поблизости магазинчик какой-нибудь уже открыт. А ты меня жди тут, я за тобой по всему парку рыскать не буду. Уяснил?
Но пес опять увязался за ним, так же семенил позади как привязанный. Гурский не стал его прогонять, но больше с ним не заговаривал и не оглядывался. Работающий гастроном, повезло, оказался через дорогу, совсем близко. Кроме потрепанного мужичонки, томящегося возле бакалейного отдела, покупателей не было. Гурский выбил в кассе чек на оставшуюся десятку, подошел к прилавку, за которым дремала немолодая грузная продавщица, углядел лежащую в застекленном витринном уголке анемичный бублик дешевой ливерной колбасы. Забыл уж о ее существовании, порадовался, что Чернышу много достанется.
– Ливерной на все, – протянул чек.
Женщина посмотрела на него умильным, чуть ли не влюбленным взглядом, проворковала:
– Кошечку подкармливаете, Дмитрий Глебович? Как это вы здесь в такую рань оказались? К больному вызывали?
Ну вот, – подосадовал Гурский, пытаясь вспомнить конечно же бывшую свою пациентку, – этого только не хватало.
– Не узнаете меня? – продолжила она. – Я Лиза, Лиза, сестра из второй терапии. Вы же у нас консультировали.
– Действительно, – удивился он. – А вы как здесь очутились?
– Обыкновенно. Жить-то надо как-то. Дочка у меня родила, в декрете сидит, зять непутевый достался, разве на те копейки, что в больнице платят, продержишься? – Невесело улыбнулась: – Овладеваем, так сказать, смежными профессиями.
– Давно овладеваете? – спросил Гурский.
– Скоро год уже. И знаете, не жалею, что ушла из медицины. Мне два года до пенсии, хоть поживу по-человечески. Из долгов не вылазила, больные всю душу вымотали, от одних этих ночных дежурств запросто свихнуться можно. За тридцать лет-то.