Мадонна. Проклятый город - страница 2

Шрифт
Интервал


Я молилась именно так, как раз и навсегда научила меня моя бабушка. Без слов.

– Богу, – говорила бабушка, – Твои слова вообще не нужны. Он и так все знает. Что может ему быть более приятно, чем благодарность за все, что с нами происходит? Если ты благодаришь его даже тогда, когда тебе плохо, Он видит, что ты веришь, что все происходит по Его воле и на твое благо. А если ты жалуешься, то ты просто показываешь, что ты недовольна. А ты сама стала бы помогать тому, кто все равно будет недоволен? Поэтому просто держи в сердце чувство благодарности столько, сколько можешь.

И я держала. Держала сквозь слезы. Столько, сколько могла.

Вообще-то бабушка меня и воспитывала. Она пережила блокаду, во время которой жила на Петроградской стороне, но после войны дедушке дали квартиру на Васильевском остове, и они переехали туда. Там я и выросла, хотя бабушку тянуло к старым местам и подругам, и она часто их навещала. Помню, как мы садились в трамвай и долго-долго ехали сначала по Среднему проспекту, потом через мост, потом еще целую вечность по Петроградской стороне и, наконец, через маленькую речку Карповку мимо Иоанновского женского монастыря>1 на набережной, где и выходили. Здесь несколько раз я слышала историю о чудесном спасении ее подруги, к которой мы и ехали. Мы проходили от Вяземского проспекта через дворы и оказывались на Кировском проспекте, который бабушка еще тогда называла Каменноостровским>2. Мне кажется, я до сих пор помню запах квартиры номер 53 в литерном корпусе дома 64. А еще икону на серванте в тесной комнатке, где жила бабушкина подруга.

Почему я жила с бабушкой, я не знаю. На нас двоих сил у мамы видимо не хватало. И так уж повелось, что старшая сестра у нас была красивая, а я… а я умная. Она королева, а я первый министр, который исправен и честен и на которого можно положиться. Она золотая карета, а я благородный рысак. И ехать было так радостно и беспечально и жили мы такой дружной семьей, что казалось, все так и должно быть и будет, пока я не спросила сама себя: «А почему, собственно, я везу, а она… едет?»

Кто вообще положил нам так делить обязанности? Кто раздал нам такие роли? И что за пьесу мы играем? И тогда вдруг мне стало ясно, что «умная» это был тот рычаг, который заставлял меня делать то, что было надо маме, сестре, бабушке, и что только отец был в нашей семье тем, кто просто терпел.