И третий раз вопросил глава района, еле выдавив из себя:
– Кого?
Прохор Палыч поднял голову, еще раз покрутил ею, ударил себя в грудку (тихонько, слегка!) и наконец с надрывом выкрикнул:
– Себя! Ошибку допустил!
И сразу после этого все вошло в норму: Прохор Палыч вышел из себя, а Недошлепкин ушел в себя – сел в кресло, поднял острый носик вверх, поправил громадные роговые очки и нахмурил брови. Покатая лысина заблестела матово-желтым цветом. Он застучал пальцем по столу, продолжая дальше изучать Самоварова. Глаза у Недошлепкина были настолько узкими, к тому же залипшими, что создавалось впечатление, будто он ничего не видит даже около своего носа. Но он видел, изучал, задавал наводящие вопросы:
– Ну так как же?
– Да так.
– А все-таки?
– Да как сказать…
– Значит, признаешь?
– Признаю.
– Каешься?
– Каюсь!
– Ну так что же ты скажешь?
Прохор Палыч совсем осмелел и выпалил, жестоко бия себя в грудь:
– Ошибка моя вот тут! – и сделал совсем жалобное лицо.
Недошлепкин расчувствовался – высморкался, плюнул тихонько и так же тихо произнес:
– Вот, черт возьми!
Прохор Палыч тоже высморкался, но трубно, громко.
Конечно, начальник уже был готов произнести чарующие фразы, которые начинаются с буквы «я», но Прохор-то Палыч еще не понимал, что тот готов. Лишь позже он научился догадываться о течении мыслей начальства, но тогда еще много не понимал.
И вот наконец Недошлепкин говорит:
– Что же тебе сказать?
А Прохор Палыч изрекает, уже оправившись от сморкания:
Конец ознакомительного фрагмента.