Она может остро мучить, даже ввергать в отчаяние, но и нести парадоксальное облегчение, когда дает надежду на перемены. Здоровая вина – это всегда серьезная сила. Можно назвать ее силой правды. Человек точно знает, что он прав. Прав в том, что так, как случилось, не должно было случиться и что случившееся нуждается в изменении. И эта правда дает ему силы. Их действительно понадобится много – для исправления ситуации, а иногда и для изменения самого себя. В третьей части книги мы подробно поговорим о том, как преодолеть подлинную вину.
Но сила правды может быть направлена не на исправление ситуации, ведь бывает, что оно уже невозможно, и не на самоизменение, а на саморазрушение, на обвинения, из которых нет выхода. Вспомним Иуду Искариота, предавшего Христа, а затем покончившего жизнь самоубийством (в главе «Два пути к прощению» мы рассмотрим его вину в сравнении с виной другого апостола – св. Петра). Или Порфирия Владимировича «Иудушку» Головлева из знаменитого романа Михаила Салтыкова-Щедрина:
«Ужасная правда осветила его совесть, но осветила поздно, без пользы, уже тогда, когда перед глазами стоял лишь бесповоротный и непоправимый факт. Вот он состарился, одичал, одной ногой в могиле стоит, а нет на свете существа, которое приблизилось бы к нему, «пожалело» бы его. Зачем он один? зачем он видит кругом не только равнодушие, но и ненависть?.. Иудушка стонал, злился, метался и с лихорадочным озлоблением ждал вечера не для того только, чтобы бестиально упиться, а для того, чтобы утопить в вине совесть… Каждый вечер он заставлял Анниньку повторять рассказ о Любинькиной смерти, и каждый вечер в уме его больше и больше созревала идея о саморазрушении. Сначала эта мысль мелькнула случайно, но, по мере того как процесс умертвий выяснялся, она прокрадывалась глубже и глубже и, наконец, сделалась единственною светящеюся точкой во мгле будущего»[1].
Иудушка видит, что часть мира, за которую он нес ответственность, – то есть его усадьба и его семья – пришли в запустение и в случившемся есть только его вина. Но это здоровое чувство вины, «ужасная правда, осветившая совесть», обращается не на созидание, а на разрушение.
Саморазрушение делает болезненной, невротической ту вину, которая изначально была здоровой. И хотя она имеет хорошие корни, ее нельзя назвать подлинной, равно как и совершенно болезненной.