Камея. Женщина в Музыке и Поэзии. Тайнопись Судьбы - страница 4

Шрифт
Интервал


Не портрет

Память – не портрет в чернённой раме, —
возвращаться за других домой.
жаль, себя хороним мы не сами.
Не чернённой быть хочу, – живой! —
значит: неприметной, – … атмосферой!
Каждой клеточкой прими меня
до тоски, до боли, крови, веры —
и за это все кляня, кляня!
Задохнись обилием, чернея… —
видеть страх хочу, впитать его!
Выплюни: «Ну что же сделать с нею?!..
Есть предел?!»
Оставить одного?

Певцу

Что петь – ты выбираешь сам.
По городу весеннему
пойдем с гитарой по дворам
– к Блоку и Есенину.
Возьмем вина, нальем вина
прохожим – и хозяевам:
поэты вымерли, дома —
при плитах, вечер, зарево!..
Петь не могу! При НИХ смогла б:
не заработки, – вольница!
А тешить мам и – даже! – пап —
не стоит, я – не школьница,
бездомна! – Вот и весь секрет.
Нет Блока, нет Есенина —
поэтов нет, ПОЭТОВ НЕТ!!!
Прочти мне ночью Ленина.

Тринадцать лет было и маме когда посадили её родителей


Моя белоруска бабушка Мария


Тринадцать лет было и маме, когда посадили её родителей: отца – как врага народа, мать – за то, что не отказалась от мужа. (к деду привезли жену Каменева с крупозным воспалением лёгких.

Он послал своего денщика на предыдущий пункт пересылки за тёплыми вещами Каменевой. Сел в тюрьму: «помог жене врага народа». 9 лет одиночки. «Каждый день – провокации» – рассказывал Митяй.


Затем – 25 лет высылки. Бабуля Маня – по лагерям, поближе бы к мужу! Мама жила по подвалам, ходила за тарелку супа помогать делать уроки детям бывших «друзей» отца – от него отреклись почти все.

Квартиру отобрали, вещи семьи расстащили. Когда мама всё-таки поступила учиться в московскую консерваторию, деду дали новый срок.


Так она и окончила с красным дипломом один из двух ВУЗов, в которых ей было разрешено учиться как дочери врагов народа – Донецкий горный.

Конец ознакомительного фрагмента.