Ничего не сказав, воевода лишь
утвердительно кивнул – но глаза его хищно, победно сверкнули… Сняв
с шеи турий рог, Михаил поднес его к губам – и гулко затрубил! И
над Молоховской башней да прилегающей к ней пряслам стен поплыл
низкий рев рога – подав сигнал открыть огонь уже всем
стрельцам…
- Полку крой! Целься по казакам,
следующим от ворот… Пали!!!
Залп двух десятков пищалей ударил в
спины скачущих от Молоховской башни реестровых черкасов, в самую
гущу скучившихся в узком проулке всадников! Увы, разглядеть
результат нашего огня не представляется возможным из облака
порохового дыма, мигом затянувшего тыльные бойницы башни…
- Пищали меняй! Десятки Митрофана и
Андрея – перезаряжают, остальные – прикладывайся!
Вои послушно меняют оружие; я также
принимаю сменный мушкет от десятника березовских мужиков. Между тем
с соседних прясел, где ранее огонь вели чуть более сотни стрельцов,
грянул оглушительный залп еще трех сотен воев! Последние, впрочем,
открыли огонь с обеих сторон стены, разя как ворвавшихся в город
казаков, так и спешащих к ним на выручку черкасов…
И, наконец, снизу заключительным
аккордом грохнули уже обе наших пушки, заряженные картечью – да с
соседних башен добавили огня многочисленные орудия, молчавшие
ранее!
- Пали!!!
…Полковник Яков Зебживдовский,
дальний родственник краковского воеводы, повел сотню преданных
лично ему казаков в сторону каменного собора московитов. Реестровые
черкасы, служившие под его началом еще в бытность пана Якова
хорунжим, преданы ему без остатка – и пойдут за своим «старшиной»
хоть в огонь, хоть в воду…
Нахлестывающий коня Зебжидовский
оставил штурм воротной башни и примыкающих к ней стен на хорунжего
Жебровского. Все одно вся слава достанется полковнику – а пан Михал
молод, горяч и охоч до драки, вот пусть себя и проявит!
В свою очередь, успевшему повидать
жизнь Якову не к чему рисковать собой в упорной сече с московитами,
что будут драться до последнего… Тем более пан полковник разительно
отличается от прочих панцирников могучим вороным конем, прочной
кирасой и гусарким шлемом-шишаком – да роскошной леопардовой
шкурой, накинутой на спину вместо плаща. Гордый польский рыцарь,
одним своим видом внушающий врагу страх! Однако же себя стоит и
поберечь – вдруг кто из вражеских стрельцов, завидя знатного
всадника, решит пальнуть именно в него?