Однако конь его не успел сделать и
пары шагов, как справа, из-за высокого забора, вдруг полетело вниз
здоровенное бревно, рухнувшее сразу на трех всадников – а сверху
раздался яростный рев множества луженых глоток:
- Бей ляхов!!!
Тяжеленная оглобля вышибла из седел
двух казаков разом – задев передние копыта полковничьего коня уже
перед самым столкновением с землей… И пронзительно заржавший от
боли жеребец тотчас рухнул набок, придавив левую ногу грузного
шляхтича, не успевшего вовремя спрыгнуть и откатиться в сторону…
Это в тяжелых-то латах!
- А-а-а-а-а!
Пан Яков завопил от резкой,
неожиданной боли, распластавшись на утоптанном, окровавленном
снегу… Зажмурившись и сцепив зубы, он попытался было выбраться
из-под коня вслепую, отталкиваясь от седла правой, здоровой ногой.
Однако сильнейший спазм в наверняка сломанной конечности пронзил
все его тело… Вскоре, впрочем, скакун сумел подняться – и боль в
левой ноге немного отпустила пана полковника. Шляхтич открыл глаза,
пытаясь оценить положение – и позвать кого из панцирников на
помощь… Но прежде верные, показательно преданные ему черкасы вдруг
покинули Зебживдовского, пытаясь спасти свои жалкие шкуры!
- Пся крев, жалкие трусы!!!
Яков успел как-то подзабыть, что
только что пытался ускакать и сам – не раздумывая бросив множество
раненых казаков, покалеченных огнем московитов. Причем последние,
разрядив в упор по черкасам мушкеты и фальконет, в одночасье лишись
всей своей огневой мощи! И полковник вполне мог пойти на штурм
хилого на деле укрепления во главе уцелевшей полусотни (а то и
большего числа казаков), имея все шансы навязать русинам ближний
бой… Но от страха и неожиданности Зебживдовский совершенно
растерялся – и упустил свой шанс.
Впрочем, смоленские ополченцы не дали
бы организовать прорыв – обрушив на зажатых в узкой улочке черкасов
град бревен и камней, кипяток и стрелы… Ровно также, как и сейчас –
только не на бегущих, а на атакующих запорожцев!
Так что исход и боя, и бегства для
последних был все одно предрешен…
Понимая всю обреченность своего
положения, полковник панцирной казачьей конницы вскинул было руки,
моля сохранить ему жизнь. Но московиты или не увидели этого жеста –
или решили не давать пощады ляху… Прекрасно понимая, что и пан не
подарил бы ее обреченным жителям града.