Меня
развернуло, рванув за левую руку – в запястье вцепилось щупальце.
За ним – ещё десяток.
– Твари! –
я прорычал сквозь зубы и полоснул ножом. Только шкуру порезал –
упругая плоть не рубилась.
Увидел
перед собой осьминожью башку. Рукой не достать, но… Я извернулся и
вмазал в глаз пяткой гриндерса. Тварь дёрнулась, отступая назад, а
ногу поймали щупальца. Сзади загрохотали выстрелы.
– Давай,
Лен! Давай, блин! – прорычал я, с трудом оглянувшись. Сестру не
разглядел – но увидел ещё один синий глаз рядом с собой.
Удар!
Нож вошёл
точно в вертикальный зрачок, и глаз твари треснул пополам. В
запястье правой руки вцепилось щупальце – так крепко, что я заорал.
Пальцы разжались, и нож так и остался в голове
осьминога.
Меня
поймали за вторую ногу – и просто распяли в воздухе. Сзади грохнул
выстрел, ещё один – и заплакала Лена.
– Всё,
Макс, – услышал я. – Теперь всё…
Я рвался и
пытался оглянуться – но не мог. Осьминоги, скрутив меня по рукам и
ногам, будто успокоились. Замерли – и я только сейчас понял, что
они повсюду, заполонили всю детскую площадку и двор. Десятки, сотни
тварей – и их горящих прожекторами синих глаз. Пустых и
уродливых.
Две
старушки на лавке, окружённые тварями, смотрелись особенно
сюрреалистично. Одна живая, одна – мёртвая.
– Лен! –
крикнул я. Сердце колотилось, как бешеное, внутри клокотала ярость.
Я должен был хотя бы успокоить сестрёнку – как всегда успокаивал.
Как в детстве, когда она потеряла свою дурацкую куклу… Как после
первого убитого кролика, когда отец приучал нас к крови. И как
после расставания с тем придурком из её класса, которому я потом
сломал нос… – Лена, слушай! Отец сказал – если поймают, найти друг
друга. Я найду, клянусь! Найду тебя!
– Макс, –
всхлипнула она. – А если он умер? Если папу убили? Он не говорил
про себя. Только…
– Про маму,
– выдохнул я, закончив за Лену. – Это же – он. Это наш папа. Он
выберется! Только сама не бойся – я тебя найду. Лена, я…
Договорить
не вышло. В уши вгрызся отвратительный высокий то ли вой, то ли
свист. Змеями вверх взметнулись свободные щупальца, но вместо голов
у них были розовые кисточки – извивающиеся, мерзкие. В бою я их не
заметил.
Глаза-прожекторы ярко вспыхнули, замигали сине-белым.
Десятки и сотни глаз. Мир растворилась в этом свете, всё
растворилось. Опущенные веки не помогли – слепило даже сквозь них.
Вонь горелого пластика стала невыносимой.