– Баба Люба, – ответил хрипло. – Любовь Егоровна, –
выпил коньяк, поморщился, потер лицо руками. – Сегодня умерла
Любовь, – неуместно хохотнул, зажмурился, закусил нижнюю
губу.
– Андрюш, – Иришка перекатилась на коленках, села
рядом с ним, погладила его по плечу. – Андрюш, она точно заслужила
того, чтобы ее оплакать.
Резко кивнул, согнул колени, уперся в них локтями и
спрятал лицо в ладонях. Иришка просто молча сидела рядом, убрала
руку с его вздрагивающего плеча, взяла за ладонь.
Сидели так минуты две. Андрей судорожно вздохнул,
потянулся к бутылке, налил в рюмки коньяка. Подал Ирине, снова взял
ее за руку:
– Знаешь, а у нее руки тоже всегда были теплые, –
заговорил срывающимся голосом, сжал Ирину ладонь, погладил костяшки
ее пальцев, – только шершавые, сухие. Очень хорошо помню ее
руки.
– Она тебя растила? – Ирина руки не забирала.
Наоборот, уткнулась подбородком в его плечо.
Отрицательно покачал головой, грустно
улыбнулся:
– Прятала, – посмотрел на девушку, скорее
почувствовал, чем увидел ее непонимающий взгляд и продолжил. –
Когда отец напивался, бежать было некуда. Только к
ней.
– Отец бил тебя? – Ира спрашивала тихо, но в ее
шепоте был слышен первобытный ужас.
– Всех нас, – пожал плечами Андрюха. – Оно и можно
понять. Никто из четверых детей на него не похож, – горько
усмехнулся. – Чего было просто не развестись? – задал сам себе
риторический вопрос, вздохнул, стал рассказывать: – Пока я
маленький был, и оставалась надежда, что я просто в материну породу
пошел, еще ниче, нормально относился. А потом, когда я
вырос…
Ира промолчала, Андрей тоже о чем-то задумался.
Что-то вспомнил, продолжил:
– Помню, однажды он на Димку кинулся. Тот ходить
начал едва. Но по нему же сразу было видно, что нагулянный.
Узкоглазым родился.
– Узкоглазым? – не поверила своим ушам
Ира.
– Ага. Абсолютно азиатская внешность. Черноволосый,
узкоглазый. Мать моя, – грустный смешок, – любила разнообразие в
сексе! Этим я, похоже, в нее, – опять улыбнулся, но получился
скорее оскал. Помолчал пару минут, продолжил: – Отец с самого
рождения на него кидался, как бешеный. А тут ночью пришел, мы все
спим уже, а он прямо из кровати его за майку достает и трясет как
куклу, – голос Андрея стал безжизненный, сухой. – Я тогда первый
раз на отца кинулся. Мне почти двенадцать было. Уже здоровый был,
почти с него ростом. Толкнул его с разбега, с ног сбил, он Димку
выронил, сам на стол упал, сломал его нафиг, – усмехнулся, снова
замолчал.