До ближайшего крупного поселения — полдня на телеге.
Кроме гужевого, само собой, никакого иного транспорта не
предусматривалось.
С превеликим трудом мне удалось убедить бабку в том, чтобы она
представляла меня всем как свою дальнюю родственницу.
— Нет у меня родни, не осталось никого! — отмахивалась она.
— А что скажете, на болоте нашли? — возмущалась я в ответ,
активно размахивая опустевшей кружкой.
— Хоть бы и нашла, что с того? — искренне недоумевала Люна.
Я не могла внятно объяснить, почему мне так важно влиться в
среду, чтобы появилось легальное обоснование моего пребывания в
домике. Не выгонят — и ладно… но подсознательно чуяла, что чужачка
вызовет вопросы в селе. Здесь мало развлечений, мое появление
всколыхнет общественность, а уж если прознают, что я появилась как
из воздуха прямо посреди топи, — точно жди беды.
Либо обвинят в чем, либо просто сплетничать начнут.
Деревня стоит особняком, но не полностью изолирована от
остального мира. В соседний город селяне выбираются, молва пойдет о
пришлой чужачке и мало ли до кого доберется!
Я же не знаю, отчего скрываюсь.
А вдруг от закона?
В прежние времена и не таких мелких заставляли, скажем,
воровать. Или что похуже.
Не знаю, подействовало мое упрямство или сквозившее в глазах
отчаяние, но Люна сжалилась и назначила меня внучатой
племянницей.
— Сестра у меня была в городе, пусть ее душа покоится с миром, —
сдалась она наконец. — Будешь ее внучкой. Детей у нее не было, но
деревенские о том не ведают. Они вообще от меня стараются держаться
подальше. Только и приходят, если им что-то позарез нужно.
Будто в ответ на ее слова в дверь постучали.
Я бы даже сказала, неуверенно поскреблись.
Люна закатила глаза, что в ее исполнении смотрелось
жутковато.
— Ну вот, начинается, — пробормотала она и пошаркала
открывать.
Я спешно закуталась плотнее в платок, понимая, что вид у меня
так себе. На Люне и платье, и рубашка из-под него просвечивает, и
сверху что-то намотано — то ли пояс от радикулита, то ли корсет
теплый. По сравнению с ней я выгляжу откровенно непристойно.
Хорошо, от входа не видно. Авось обойдется!
— Глаз болит, сил нет! — донесся с крыльца мужской сиплый голос.
— Проснулся сегодня, открыть не могу. Думал само пройдет, а оно,
зараза, все хуже и хуже. Есть что приложить?
— Да как всегда, плюну, все и пройдет! — прокряхтела Люна. —
Наклонись-ка, милок, а то стара я, сама не дотянусь!