— Ладно, — сдался Фалви.
Мак захлопнул за ним дверь, шагнул ко мне и, вздернув за шкирку,
прошипел в лицо:
— Ты когда успел надраться?
— Па… Мне нужно что-то сказать тебе, па…
Я подался вперед, утыкаясь лицом ему в грудь. Отец, который
собирался задать мне трепку, передумал, ощутив мое состояние.
— Что случилось, Руари?
— Мы остались одни, па… Только маме и Рианнон не говори. Не надо
их пугать. Если бы не этот чертов индеец…
Я рассказал ему о том, что случилось в дублинском центре. От
воспоминаний меня трясло. Отец обнимал меня, прижимая к себе.
— Все будет хорошо, Руари, — шептал он.
— Не будет. Не будет… Это конец, па. Конец…
— Держи себя в руках. Руари, ты меня слышишь! Не смей! Не смей
ничего делать! Не смей!
Он сдавил так, что у меня затрещали кости.
— Па…
— Даже если ты прав, нельзя чтобы нас убили, как диких животных.
Помни, к какому роду мы принадлежим! И какой Кодекс хранится в
нашем доме! Руари! Нельзя, чтобы мы остались в памяти, застреленные
как бешеные псы.
Я посмотрел на него, думая, что отец слишком поздно вспомнил, к
какому роду мы принадлежим.
— Кому нужна эта память, па, если нас не будет? Кому? — тихо
произнес я и покачал головой.
На это у отца слов не нашлось. Он выпустил меня и ушел в свою
комнату.
Я еще час просидел дома, приходя в себя. Потом направился к
Сиду, вспомнив, что у него было какое-то дело.

Мой приятель Сид появился в Клонмеле лет пять назад. До этого он
мотал срок за преступление времен бурной молодости. Жил он тогда в
Белфасте. Занимался кражами и мошенничеством. Но упекли его за то,
что он поругался с каким-то парнем в пабе. Обычно все кончалось
дракой. Но тот тип проявил удивительное слабоумие, зная репутацию
Сида в округе. Доведенный до белого каления Сид вышел из паба,
вскрыл замки уже успевшего закрыться охотничьего магазина
неподалеку и вернулся с ружьем.
Вышел он по амнистии, приехал к жене, которая сразу после его
ареста вернулась с детьми к родителям в Клонмел. Потом помер отец
жены, и на Сида свалилось ведение дел в баре на Старом мосту.
Впрочем, прошлое так легко не отпускало, и поговаривали, что он
по-прежнему занимается темными делишками.
Когда три года назад он поймал меня в погребе, я увидел ружье,
нацеленное на меня, и взгляд, в котором не было ни капли
сомнения.
— Кара, развяжи ему пасть! — сказал он жене.