Примечательно, что форма была старой, еще с петлицами РККА на
воротничке вместо погон. И, судя по одному красному квадратику на
малиновом поле, гимнастерка принадлежала младшему
лейтенанту-пехотинцу. Только вот откуда мне все это известно?
Недолго думая, я сдернул гимнастерку с этой импровизированной
вешалки и протянул весьма смутившейся девчушке. Похоже, что её и
без ударной дозы спирта потихоньку отпускает, раз уж она начала
меня стесняться. Но выпить по чуть-чуть все же стоило, хотя бы мне.
Да и ей пару глотков не помешает, чтобы вернее прийти в себя.
Девчушка, схватив гимнастерку, отвернулась и стремительно
сбросив обрывки халатика, натянула её на свое гибкое тело, закрыв
от моего взгляда крепкие и соблазнительно округлые ягодицы. Так-то
попка у нее тоже, что надо! Я одобрительно кивнул, когда она вновь
повернулась. Пусть, моя гимнастерка была ей велика, висела мешком и
доходила почти до колен, скрадывая точеную фигурку, но девушке
сейчас именно это и было нужно.
Вынув из её ладони бутылку со спиртом, я выдернул пробку и
сделал несколько глотков прямо из горлышка. Внутрь по пищеводу,
опалив слизистую рта, рванула настоящая огненная река,
разорвавшаяся в желудке натуральной ядерной бомбой. А через
мгновение по моим жилам разошлось умиротворяющее тепло, постепенно
смывающее незаметную на первый взгляд нервную дрожь.
- Эх! Хороша, зараза! – выдохнул я, отерев губы тыльной стороной
дефектной руки. Пальцы на ней до сих пор плохо разгибались, но мне
показалось, что она стала куда послушнее, чем до схватки в
уголовниками. Ладно, пока не суть – время покажет. – Пей! –
протянул я бутылку девчушке. – Пару глотков – не больше!
Девушка послушно кивнула, принимая отливающую зеленцой емкость,
и решительно приложилась к стеклянному горлышку. После второго
глотка она вдруг закашлялась, покраснела, а из её глаз брызнули
слезы.
- Терпи, красавица! – Погладил я её по ладной спинке. – Сейчас
полегчает! Ну, как? Отпустило мальца? – спросил я, когда она
перестала кашлять и хватать воздух раскрытым ртом.
- Да, уже лучше, - благодарно кивнула она, сумев, наконец,
собраться. – Мамошка, родненький, как ты же ты сумел…
- Подожди! – перебил я её, не дав закончить фразу. – Давай-ка,
мы с тобой присядем…
Я отодвинул от стола старенький «венский» стул, основательно
побитый жизнью. Девушка послушно опустилась на него. Я же присел на
второй, поставив его напротив и, накрыв своей ладонью её руки,
нервно теребившие край гимнастерки, произнес: