Окружающие этим не отличались. Улыбки на их лицах были
настоящими, а зрачки не меняли направление движения по пять раз за
секунду. С огромной вероятностью такая скорость мышления – это моя
особенность, как и универсальность, и ограниченный радиус
воздействия. И со всем этим нужно учиться правильно работать.
– Попытка не пытка. – Девушка пожала плечами. – Но на твоём
месте я бы не рассчитывала на многое.
Мы оказались перед массивной дверью, на которой обнаружилась
стальная табличка с чернёными буквами: «В.В. Белосельский, ОзРсС».
За этой дверью я ощущал всего двоих людей, из которых только один
по-настоящему внушал. И это, очевидно, был сам Виктор Васильевич. Я
потянулся к двери и аккуратно постучал, попутно ухмыльнувшись.
– Это мы ещё посмотрим, Хельга. Это мы ещё посмотрим…
Просторный кабинет «ответственного за работу со студентами»
предстал перед нами во всей своей красе. За широким панорамным
окном, лишь немного не дотягивающим до пола и потолка, был виден
центральный вход в здание академии со всей массой людей, у него
столпившейся. Но не крошечные фигурки студентов, да и не общее
убранство кабинета привлекли моё внимание. Сделала это деревянная
рама, не походящая на те, что мне встречались обычно: резная и
переполненная деталями, она представляла собой настоящую
картину.
На нижней её части стояло, сидело, бродило и занималось своими
делами дикое зверьё, а само застывшее во мгновении действо
разворачивалось вокруг облюбованных птицами стволов деревьев –
вертикальных поверхностей рамы. Рассмотреть что-то наверху было не
так и просто, но восприятием я легко распознал в узоре облака и
скрывающиеся среди них силуэты птиц. Вся эта картина дополнялась
тенями, над которыми была проведена воистину грандиозная работа.
Они в реальном времени струились, ложились и расчерчивали тенями –
чёрными мазками, лёгшими на древесину и выгодно её украсившими.
Возможно, что если бы тогда у меня перед глазами застыло что-то
такое…
Нет, всё одно: любая картина рано или поздно «закончилась» бы, а
лишний месяц на фоне многих лет не играет никакой роли. И сейчас у
меня совсем иные задачи, нежели разглядывание красивой оконной
рамы.
Я плавно вышел на «стандартную» или ощущающуюся таковой скорость
мышления, подойдя к столу и пожав протянутую руку Виктора
Васильевича, не поленившегося с нашим появлением встать. Этот
мужчина нравился мне всё больше и больше, ибо, во-первых, от него я
с самого начала не чувствовал ни крупицы презрения или чего-то
подобного, а во-вторых он как мог демонстрировал, что считает меня
себе ровней. И пусть оба этих «плюса» могли быть следствием его
колоссального опыта в псионике и интригах, пока оснований считать
именно так у меня не было. А значит отталкиваемся от того, что он
вполне себе нормальный мужик.