Но ничто не длится вечно, и тишина – не исключение.
– Почему ты мне помог?
Я хмыкнул. Есть контакт?
– Захотел. – Ни слова лжи, ни грана правды. – Не в моих правилах
игнорировать такие ситуации. Да и приключения я люблю, чего уж.
– Ты же даже не знаешь, почему они это делали. Может, я и помощи
недостойна?
– Лично ты ничего не сделала, а на обиды окружающих мне, если
честно, плевать. Каждый нормальный парень помог бы красивой
девушке, попавшей в беду. – Говорить, что я поначалу принял её за
парня было смерти подобно, так что этот вариант я даже не
рассматривал. – А в местной кухне с интригами я ещё разберусь.
Последующие слова Ксении должны были донести до меня какую-то
информацию, но в этом тихом шёпоте разобрать хоть что-то было
решительно невозможно. И я не разобрал, сначала просто внимательно
посмотрев на вжавшую голову в плечи девушку, а потом и попросив её
повторить.
– Если ты будешь так шептать, я тебя никогда не услышу.
И снова пауза. Короткая, но способная сказать менталу очень и
очень многое. Да даже простой человек что-то, да понял бы, не
прибегая к «поимке» эха эмоций, в которых смешался стыд, грусть,
тоска… и ненависть. Отборная такая, яркая, объятая пламенем и
буквально обжигающая.
– Я – Алексеева. Мой отец собирался свергнуть императора, но
заговор был раскрыт и предотвращён. Я… ничего не знала, и меня
оставили в живых. Но всеобщей любви мне это не прибавило, как
видишь… – Мне оставалось только хмыкнуть. О событиях шестимесячной
давности не знал только ленивый, как и о заговоре, зревшем без
малого полтора века. Идея свержения монарха передавалась у
Алексеевых от отца к сыну, но по счастливой случайности всё
своевременно всплыло, и целый могущественный род военачальников
исчез отовсюду.
Но кое-что осталось… и кое-кто тоже.
– Тебя оставили в живых? Приказом самого Императора Алексея
Второго? – Девушка кивнула. – Тогда у тебя нет повода считать себя
виноватой. И куда смотрят преподаватели? Ректорат?
– Скорее всего, они опасаются что-то предпринимать по
политическим причинам. Помощь дочери предателя – сродни помощи
самому предателю. Так что и тебе не стоит в это лезть, от меня в
любом случае не отстанут. Тогда слишком многие погибли, а из
«виноватых» осталась только я.
Я не был защитником сирых и убогих, как и не считал себя кому-то
чем-то обязанным только по половому признаку. Но и трусость
презирал, ибо нет оков худших, чем страх и боязнь попасть под удар.
Свободен ли тот, кто и шагу не делает, если знает, что в выбранном
направлении ему что-то грозит? Нет, конечно же. Настоящая свобода –
это сила и бескомпромиссность, это страсть и движение вперёд. И я,
помимо всего прочего, хотел обрести именно такую свободу. А раз уж
начинать стоит с малого, то дать старт прощупыванию границ
дозволенного можно и с помощи этой бедняжке.