— Спасибо, Александр Сергеевич! Мы обязательно учтем вашу точку
зрения. Вы можете быть свободны. Тем более, что у вас через пять
минут занятие.
— Мы выйдем отсюда все втроем или останемся, пока вы не
закончите ваше разбирательство.
— Вы слышите, что он говорит, Пал Палыч! — взвизгнула завуч. — Я
полагаю, что пора вынести на совещание при директоре вопрос о
поведении товарища Данилова! Давно пора!
— Вы свободны, товарищи! — сказал директор. — Спасибо вам!
Мы поднялись и покинули кабинет. Учительская опустела. Григорий
Емельянович молча пожал мне руку и, взяв журнал, вышел. Симочка
посмотрела на меня исподлобья, словно ждала от меня каких-то слов.
А что я ей мог сказать? Что мне жалко Петрова? Жалко, если это у
них серьезно... Я тоже взял журнал и отправился на урок, так ничего
ей и не сказав. А потом круговерть уроков затянула меня, и я,
признаться, почти забыл и о ветреной Серафиме Терентьевне, и о
злополучном походе. А после уроков мне захотелось вдруг увидеть…
Илгу. Вот прямо до крика.
Я помнил ее адрес. И, выйдя на улицу, поймал частника. По дороге
я попросил водилу пару раз остановиться. Купил торт в «Кулинарии».
С тортом я поднялся к квартире, где однажды крепко спал,
повернувшись спиной к удивительной девушке, так и не ощутив тепла
ее тела. Нажал на кнопку звонка. Дверь открылась. На пороге
квартиры стояла седенькая старушка в очочках, словно на картинке из
детской книжке. Она даже смотрела поверх них, строгими,
внимательными глазами.
— Добрый вечер! — сказал я. — Могу я видеть Илгу?
— Здравствуйте, молодой человек! — ответила она. — Илга — это я.
Илга Артуровна.
Сказать, что я испытал шок, значит, ничего не сказать. Ситуация,
как в дурацком кино. Илга, конечно, чародейка, но ведь не до такой
же степени. Скорее всего — это какой-то розыгрыш. Или?.. Фиг знает,
что и думать! Интересно девки пляшут… И старушка с ними…
Я протянул Илге Артуровне торт и сказал:
— Тогда это вам!
— От кого? — спросила старушка, принимая подношение.
— От поклонника.
Чтобы она не успела меня окликнуть, я поспешил вниз по ступеням.
Выскочил из подъезда и пошел, куда глаза глядят. Ни одной стоящей
мысли не было у меня в голове. Я не строил планов, не осмысливал
своего положения, не предавался воспоминаниям. У меня было такое
чувство, словно я, выведя школяров из шахты, сам остался в ней.
Сверху — ни единого лучика, снизу подступает черная холодная вода.
Она поднимается медленно, очень медленно, она будет подниматься всю
мою жизнь, покуда не затопит штрек, в котором я застрял навеки.