И вот на фоне таких репрессий те же уголовники спокойно ходили
по Минску, ничуть не боясь ни грозных чекистов, ни бдящей за
«социально близким элементом» советской милиции. С уголовниками,
разумеется, упорно и непримиримо боролись, их ловили и сажали,
самых отпетых и закоренелых приговаривали к высшей мере социальной
защиты... Но все это было строго в рамках уголовного кодекса, и с
соблюдением норм и правил советской законности. То есть мало было
их поймать, требовалось доказать преступления так, чтобы суду
показались убедительными доводы именно прокурора, а не адвоката.
Адвоката! В то время как «клиенты» Особого совещания при НКВД
обвинительное заключение получали на руки за сутки до суда, на
котором ни адвоката, ни присутствия самого обвиняемого не
предусматривалось. Нда-а...
Всемерно развивалась любая промышленность, и в то же время
открыто работали частные артели, бригады и кооперативы. И не просто
отрыто, очень часто они имели государственную поддержку и более
того — выполняли небольшие госзаказы, включенные в пятилетний план!
Свободно можно было купить длинноствольное охотничье оружие с
патронами для него: зато автомобили, любые, распределялись чуть ли
не поштучно, и использовались как своеобразный аналог орденов. Люди
живо интересовались внутренней и внешней политикой, и реально
верили, что строят для себя и своих детей светлое и счастливое
будущее... И да: новое поколение «хомо советикус» именно что
целенаправленно растили, воспитывали и готовили — в пионерских
дружинах, в различных спортивных и научных кружках, секциях,
клубах. Всяческих объединений в СССР было столько, что у
среднестатистического подростка было очень мало шансов избежать
правильного с точки зрения властей досуга — это не упоминая очень
разветвленное Общество содействия обороне, авиации и химическому
строительству, в которое разными методами загоняли городскую и
сельскую молодежь.
И вот так во всем: чего не коснись, все не соответствовало
представлениям Александры о жизни конца тридцатых годов в СССР!
Даже формальный повод для «Большого террора» был иной: в тридцать
четвертом году безработный партиец Николаев застрелил в коридорах
Смольного дворца не первого секретаря Ленинградского обкома, а
заглянувшего к тому по делам Народного коммисара пищевой
промышленности Анастаса Микояна. Он как раз здоровался с «хозяином»
Ленинграда, когда пуля из Нагана, прошив затылок и лицо наркома,
потеряла убойную силу и завязла в плече Кирова. Всего один выстрел
недалекого и обиженного на жизнь человека убил не только Микояна,
но и запустил карательный механизм, уже успевший перемолоть в своих
жерновах большую часть старой «ленинской гвардии», пришедшей к
власти на волне успеха после Октябрьского переворота. Первыми
расстрельные приговоры услышали Каменев с Зиновьевым, за ними два
десятка партийцев более мелкого ранга, ну а там процесс партийной
чистки, что называется, пошел сверху вниз и по-нарастающей.