Выдохлась, да и я, честно говоря,
тоже.
Но проснулся рано — разбудил
неритмичный стук. Я оторвал голову от подушки и огляделся — по
соседней рассыпались волосы Милицы, по комнате раскиданы брюки,
трусики, блузка, пиджак, бюстгальтер, носки... Не удержался, поднял
фотографию — Милица в обнимку с представительным военным,
генералом, не иначе. Вообще у таких женщин поклонники должны
табунами под окнами ходить, а она на на мальчиков западает, но тут
мне грех жаловаться.
Звук шел с лестницы — ветер тюкал
веткой в окно. Я встал, сгреб свои вещи, оделся и вышел в ванную.
Ледяной мрамор умывальника сразу взбодрил, я поплескал водой в
лицо, оценил флакончик «Шанели № 5» на полочке, вздохнул и понял,
что пора сматываться. Не уверен, что смогу вырваться, если Милица
проснется и глянет на меня своим кошачьим взглядом... Нет, будь я
Сабуровым, хрен бы меня отсюда выгнали, но мне надо в
Аргентину.
То ли я не по той лестнице
спустился, то ли вчера не запомнил планировку, но вышел я совсем в
другую сторону — метрах в ста накатывал на берег рассерженный
Дунай. Закутался поплотнее в пальто, двинулся к воде, постоять на
берегу пустынных волн, вдруг какая великая дума голову
наполнит.
Вместо дум в голову пришло тихое
тарахтение с дребезгом. Дождь, слава богу, перестал еще вчера, и я,
подперев прибрежный тополь, принялся высматривать источник звука. И
с удивлением понял, что через холодную реку в самое половодье и в
самую скверную погоду переправляется группа ненормальных.
Мудрецов в тазу с моторчиком
оказалось семеро, и все как один — немцы. В характерных касках, в
маскировочных куртках, с торчащими над бортами маленькой лодки
стволами маузеров и прочих рейнметаллов. Я схватился было за
браунинг в заднем кармане, но только горько усмехнулся: ну куда с
этой пукалкой против пистолет-пулеметов? Эх, пропадай моя
голова...
И когда на берег выбрались семеро
крепких ребят, я шагнул от дерева навстречу старшему, слегка
пучеглазому эсэсману лет тридцати:
— Хайль Гитлер!
Винтовки разом уставились в мою
сторону, а в животе противно заныло. Краешком перепуганного
сознания я отметил, что на меня стволы повернули только трое,
остальные внимательно осматривают и держат под прицелом остальной
берег.
Натасканные, суки...
Страшно, но делать нечего — я стоял
навытяжку, как юный пионер, то бишь гитлерюнга и ел старшего
эсэсовца глазами. Он глянул на меня с высоты своего роста, оценил
возраст, безоружность, стойку, окинул взглядом берег и ближние
дома, убедился, что непосредственной опасности нет и опустил свой
шмайсер.