«До встречи,
Иресса!» - услышала я мысль Иттона, спускавшегося с крыльца.
«До встречи», -
ответила я.
- Ресс, прости
меня, - попросила Лэрга, когда мы вернулись в спальню. – Я очень виновата. Я не
должна была этого говорить.
«Хуже другое,
Лэрга, - вздохнула я. – Что они подумают обо мне, не так страшно. Но, боюсь,
Магден догадался, кто я. Твоя близкая подруга, которую предал любимый человек?
Для любого придворного очевидно, кто эта подруга».
- Ресс… - она
взяла меня на руки, прижала к себе. – Мне так жаль… Вся эта история выбила из
колеи. Я понимаю, это слабое утешение, но… Арт все равно не сможет никому
рассказать, кроме Марии и Иттона. Мария, как ты поняла, из другого мира, она
ничего не знает о нашей жизни, а Иттон – глухонемой. Не зря же Элия взяла его к
себе на службу.
«Да, все так. А
что помешает Марии рассказать обо мне Арнису?»
Лэрга закрыла
лицо рукой.
- Не знаю, как
загладить свою вину.
«Ладно, - я
лизнула ее в щеку. – Что сделано, то сделано. Все мы ошибаемся. Уж мне ли не
знать. Давай спать. Уже почти утро».
Она задула свечу
и легла, я тоже свернулась клубком на своей лежанке, но сон не шел. Мысли
ходили по кругу – тяжелые, мрачные. Но когда я все-таки начала дремать, их
словно осветила и согрела другая. Нет, не моя. Та, которую услышала на прощание
от Иттона.
«До встречи,
Иресса…»
Она и правда
была… теплой. Словно с улыбкой.
Интересно, какой
он, подумала я, засыпая. Когда не волк.
***
Хоть Лэрга и
предупредила Марию, Митриса к озеру все равно отправила. На всякий случай.
- Ты же знаешь
своего сына, Ресс, - усмехнулась она невесело. – Арнис может быть очень
убедительным, если дело касается его прихотей. Если бы он не интересовал Марию,
было бы проще. Займусь пока дождем.
Отобрав в чулане
какие-то травы, Лэрга смешала их в большой миске, растерла в пыль и залила
серебристой жидкостью из стеклянной бутыли. Запахло чем-то прохладным,
горьковатым. Когда снадобье было готово, она взяла миску, кропило и вышла во
двор. Я – за ней, просто чтобы как-то убить время.
Макая кропило в
зелье, Лэрга разбрызгивала его по четырем ветрам и что-то заунывно напевала –
так тихо, что я не могла разобрать ни слова. Когда не осталось ни единой капли,
на небе, до этого ослепительно синем, появились первые тонкие перышки облаков.