– Ты вот сюда посмотри! – продолжал Петя, – Хоромы какие! Дворец настоящий! У тебя такой когда-нибудь будет, заработаешь на заводе своем? Нет! И у меня – тоже нет! Потому, что хозяин все это – наворовал! Значит – что?
– Значит – что? – переспросил Андрюха, недоуменно разглядывая крашенную в синий цвет двухэтажную дачку с двумя большими лоджиями наверху.
– Значит, мы должны перераспределить награбленное в свою пользу! Это еще Ленин говорил, во!
– Ты чё, хочешь, чтобы мы дачу обнесли? – Андрюха наконец-то понял, к чему клонит друг, – Там же капитан дальнего плавания живет, я его знаю! Какой же он куркуль?
– А кто он еще? Стоит себе в белой фуражке, да командует: «Право руля! Лево руля!» Вот и все заботы! А за него все матросы делают. Капитан…
Петя изобразил презрительный жест, сперва повертев большим пальцем у виска, а затем прижав ладонь ко лбу, уставившись вдаль с идиотским выражением на лице.
– Ну, не совсем так…
В отличие от друга, Андрюха книги все же читал, а уж морскими приключениями Виктора Конецкого – просто зачитывался, вследствие чего о работе на судне какое-то представление все же имел. Лезть в чью-то дачу, а уж тем более – капитана, ему не хотелось совсем. Вот только как объяснить это Петьке, у которого запавшая в дурную голову мысль застревала там намертво?
– Да ты не ссы, кореш, прорвемся! – захохотал Петя, хлопая друга по плечу, – Залезем – никто и не узнает, они раньше мая тут все равно не появятся! Или ты мне не друг? А?
– А как мы полезем, у нас же нет ничего? – попытался возразить Андрюха.
– От бати в сарае инструмент остался, чё-нить подберу!
– Эээ… Мне завтра в смену работать! – сделал последнюю попытку толстяк.
– Подумаешь! Значит, послезавтра пойдем, как стемнеет. И вообще, хорош мне тут горбатого лепить! Ты пацан или девка? Вот и всё!
Петя повернулся и пошел по улице дальше. Андрюха потрусил за ним следом. Его терзали крайне нехорошие предчувствия, но сказать об этом он не мог, дабы не показаться перед другом трусливым чмошником. С другой стороны, сколько пацаны по дачам ни лазили, никому за это ничего не было. Ну, участковый дядя Толя наорет, да отец затрещину отпишет, делов-то куча. Вот так, и не хочется даже, а что делать, что делать…
Еловая лапа за окном с белым языком снега на ней выглядела совсем по-новогоднему, не хватало лишь красных шаров, да веселых снегирей, несущих в клювах полотнище с поздравлением. Эдик даже залюбовался ей, на какое-то мгновение забыв, что смотрит на красавицу-ель из окна кабинета врача, в котором собрался целый консилиум в его честь. Да и от самого праздника его отделяло уже два неизвестно как пролетевших месяца. Хотя, почему – неизвестно? Очень даже известно. Это только в первые сутки, когда неизвестно как прорвавшийся Серега вырвал его из застывшего навсегда дня тридцать-какого-то года, словно морковку из грядки, он чувствовал себя словно проваливающимся в липкую паутину кошмарного сна. А потом была комната в научном центре, изолированная от всего на свете, и усталый не выспавшийся Мстислав Валентинович в белом халате, на ходу придумывающий методики, способные вернуть его к нормальной человеческой жизни. Он и потом часто навещал Эдика, которого перевели в январе уже просто в госпиталь, под присмотр врачей. Эдик повернулся и посмотрел на ученого, который уже заканчивал свою речь: