– Да! Чего хочет музыка?… Чего хочешь ты?! – с глубоким придыханием допытывалась Дама, настраивая “Lovemachinetown” “Supermax” на оптимальное, проникновенное звучание.
– Ооо! Музыка хочет… Музыка хочет того же, чего хочу я! – обалдело развеселившись, безумно улыбаясь, и глядя в никуда стеклянными глазами, с вожделенной интонацией, громко заговорил Max.
– Да! Да! Чего ты хочешь?! Чего ты хочешь, Max?! – вторя его вожделеющей интонации, всё более оживляясь в эмоциональном накале, настаивала на ответе Дама. Глаза её, при этом, делали хищные выстрелы в сторону плывущего в гипнозе юноши.
– Ооо… Я хочу… Я хочу… Я хочу любви! Да! Я хочу любви! Прямо сейчас! – разразился ожидаемым откровением Max.
В ответ на столь страстно ожидаемую, но, тем не менее, прозвучавшую оглушающе сильно фразу, Дама в Розовых Очках отреагировала резким броском руля, отчего “Mersedance Dance” отлетел прямо на обочину, жёстко громыхнув на бардюрном уступе. Белоснежное тело автомобиля круто развернуло, и выбросило в тень каштанового дворика близ Садового кольца.
– Любви! – заворожено шептал Max, делая короткие глубокие вдохи, словно раненное животное; расслабленные руки его, при этом, конвульсивно подёргивались, будто пронзаемые электрическим током, а само тело, по-прежнему, оставалось размозжённым в беззащитном параличе на сидении автомобиля.
– Любви?! Я дам тебе любви Максик! Иди же скорее ко мне! – яростно вздыхая повлажневшими губами и высоко приподнимая наполняемую воздухом грудь, потянулась к Максу Дама в Розовых Очках. Говоря это, она принялась неистово теребить застёжки на своём, играющем вечерними красками, блестящем костюме, освобождая вожделеющую белокожую наготу роскошной женщины.
Но сам Max, сверкая остекленевшим взглядом, потея всеми порами разогревающегося от страсти тела, пропуская сквозь жаждущие движения руки и ноги импульсы электрической истомы, так и оставался прикованным к автомобильному креслу, оставался безнадёжно обездвиженным.
– Фу-ты, чёрт! Да что с тобой? Очнись мальчишка! Я хочу тебя! Очнись! Слышишь?! – набросилась на юношу Дама, разъяряясь его неподвижностью. Белая, душистая потным испарением дорогого парфюма, плоть её нависла над его лицом и дрожащим, но неподвижным телом.
– Оживай! Проснись! Поднимайся! – уже хрипя от неистовства, принялась избивать юношу по щекам ладонями Дама, оставляя на лице его красные полоски – следы тонких, длинных пальцев и кровоточащие порезы от острых ухоженных ногтей.