– Буду рада, если вы меня угостите плодами вашего рода.
Сетторец кивнул.
– Договорились. Не буду докучать вам, госпожа Мирай. Но если
захотите поговорить, я к вашим услугам, – Май вежливо кивнул и
направил лошадь вперед.
– Что он от тебя хотел? – раздался голос Рэйдо, и я увидела
хмурого друга.
Я пожала плечами.
– Рассказывал про персики.
Глаза парня полезли на лоб от изумления, и тут подоспел
Искен.
– Поменьше откровенничай с сетторцами, Мирай. Они только и ждут,
когда можно будет всадить нож в спину.
– Может, вы не будете решать, что мне делать, а что нет? – я
пришпорила лошадь и оставила этих двоих позади. Внутри кипело
раздражение, казалось, я попала в клетку. Прутья со всех сторон,
все так и хотят меня прижать, ограничить.
Говорили, что владение магией дает свободу и власть, что мы
стоим над простыми смертными. Очень смешно. Просто
обхохочешься.
Взгляд выхватил темную фигуру на вороном жеребце. Гром держался
впереди отряда, и я замедлила ход, чтобы не сокращать расстояние.
Чем он ближе, тем сильней начинает колотиться сердце, и воздуха не
хватает. Это тело подкидывает воспоминания о том, что случилось на
берегу ледяного озера.
За последние несколько часов я не перекинулась с Искеном и Рэйдо
ни словечком. Дело шло к вечеру, и остановиться сетторцы решили в
одной из мелких деревень, которых тут расплодилось, как грибов
после дождя. Бедные лачуги жались одна к другой, стайка детей
бросилась врассыпную, едва отряд показался на дороге.
Крестьяне выстроились в несколько рядов с обеих сторон дороги,
отдавая глубокие поклоны. Высокий и прямой, как палка, старик
покинул строй и собрался произнести слова приветствия. Внезапно,
растолкав остальных, вперед вырвалась женщина в поношенном
платье.
Она бросилась на колени перед лошадью Грома и запричитала:
– Господин! Помогите, не оставьте в беде! Помогите бедной
матери, умоляю!
– Уйди, безумная женщина! – старик в ужасе метнулся к ней, чтобы
оттащить, но та начала голосить еще громче.
Я наблюдала за развернувшейся сценой, сжимая холодными пальцами
луку седла. Так может кричать только тот, кто потерял что-то очень
дорогое. Мне часто приходилось видеть подобные сцены отчаяния, и
каждый раз внутри болезненно сжималось. А еще мучил стыд – хотелось
отвернуться, уйти, не смотреть, ведь я ничем не могла помочь.