Просторов Атлантики «Геркулес» не испугался и с достоинством
выдержал свое первое испытание. А оно было не шуточное.
В середине перехода мы попали в трехдневный страшнейший шторм.
Даже наши бывалые моряки не все через такое проходили. Например
боцман Порфирий, который в свое время ходил с Лазаревым к
Антарктиде, сказал что такого ужаса он не видел даже в тех страшных
широтах.
Шторм немного потрепал наш пароход, в трюме даже что-то лопнуло
и аварийной команде под руководством старшего офицера и боцмана
пришлось проявить героизм, когда образовалась пробоина ниже
ватерлинии.
В итоге все обошлось. Устранение аварии заняло почти двенадцать
часов, пришлось запускать помпы для откачки попавшей в трюм воды и
перенести в другое место почти десять тонн намокшего угля.
Я после этого мероприятия трое суток не мог ничего делать, руки
начинали дрожать даже от ложки. Не думал, что так можно устать.
Лазарет после этого был полон до завязку, да еще и десяток
лежали по каютам. Погибших, слава Богу, не было только у одного из
моряков оказался перелом костей голени.
За время шторма «Геркулес» все равно прошел почти сто пятьдесят
миль и не отклонился от своего курса, это по-моему мнению был самый
настоящий рекорд.
В Нью-Йорке мы задержались на неполные сутки. Я пообщался с
матушкой и Джо, потискал маленького Павлушку, которому это очень
понравилось, особенно подбрасывания под потолок.
От русской княгини в матушке действительно почти ничего не
осталось, даже в речи появился какой-то акцент. Правда надо отдать
ей должное, мальчик знает и понимает несколько русских слов и четко
ответил что его имя Павел.
Бабушка получила в подарок специально для неё написанный портрет
Сони с мальчиком на фоне Пулковского дворца.
Выглядела она великолепно и похоже была очень счастлива. Мне
показалось, что они оба даже помолодели и готовы были вокруг друг
друга летать.
Мне матушка сделала комплимент, сказав, что я отлично выгляжу и
стал настоящим мужчиной и богатырем. В том, что у меня стали очень
неплохие физические кондиции, я убедился и сам. Во время устранения
аварии моя светлость была в аварийной команде, а потом таскала
мокрый уголь.
В итоге я в трюме был с первой до последней минуты и угля на
себе перетаскал больше всех. Конечно после этого пролежал в каюте
почти трое суток, но зато какими уважительными стали взгляды наших
моряков.