Благо,
что этот мир еще не обзавелся пресловутыми СВИФТами и системами быстрых
платежей через глобальную компьютерную сеть. Чего уж там; я припоминать то о
тех чудесах стал с трудом. Но это не мешало мне несколько снисходительно
относиться к кажущейся сложности финансовой системы образца последней четверти
девятнадцатого века. Простое лечение от давно известной болезни: в разумных
пределах вливание денежной массы, при одновременном поддержании курса бумажной
валюты, приводит, знаете ли, к удивительным результатам.
И вот,
пока весь мир, кроме разве что Германии, трясло от ужаса перед нашествием новой
волны банкротств, мы устраивали выставку достижений имперского хозяйства. А за
одно, знакомились с недавно принявшим пост новым московским
генерал-губернатором, князем, Владимиром Андреевичем Долгоруким.
Резиденция
генерал губернатора располагалась в здании Моссовета. Все смешалось в доме
Облонских? Ну да, как же иначе, если я прожил жизнь в далеком – сто пятьдесят
лет тому вперед – будущем, умер, отбыл неисчислимую вечность в Чистилище, и был
возвращен в тело молодого чиновника сюда. Во вторую половину девятнадцатого
века. Более десяти лет назад…
Господи,
как бежит время! Каким смешным и наивным кажусь я сам себе, взирая с высоты
прожитых уже в этом времени лет, на того светловолосого немчика, что следовал заснеженным
трактом к своему назначению исполняющим должность губернатора Томской губернии.
Ах, какие планы я строил. Ах, как морщил лоб, припоминая пути и вехи развития мира
и страны, знакомые по школьным учебникам и лекциям в Высшей Партийной Школе.
Ах, как мечтал забраться на самый верх, и все-все-все изменить. Преобразовать и
улучшить…
Бывал
я и в мэрии Москвы. Ну это в мое то время здесь, на Тверской, в этом самом
здании располагалась мэрия столицы. А до нее, здание занимал Моссовет. Что, в принципе, то же самое, только в другую
историческую эпоху.
Хотя,
вру. Дом тот, да не тот. Через полтора века он и повыше на два этажа, и положение
относительно площади несколько другое занимает. То ли в тридцатые, то ли в
сороковые годы двадцатого века особняк здорово передвинули, расширив, таким
образом, площадь. И, кстати, не слишком позитивное окружение – политическую
тюрьму, пожарную часть, вытрезвитель и морг – с Тверской выселили. Тем не
менее, дворец остался таким же легко узнаваемым.