Дом братьев очень нравился Аршу. Здесь словно бы пахло Россий, но не той, которая переименовалась из СССР, а другой, которая жила в людях, водивших такси по улицам Парижа, слушала песни еще не вернувшегося в Вертинского и ждала, когда же этот самый СССР снова станет Россией. Когда Арш поделился этой мыслью с Владимиром, тот скорчил гримасу и усмехнулся. Он видел эту жизнь с той стороны, с которой такие чувства были непонятными.
– Вы в Совдепии придумали себе какой-то несуществующий Париж, несуществующую западную культуру и сами же в свою выдумку поверили. Первые слова, которые я услышал в Париже, были «грязный иностранец». Есть было нечего. Когда немцы вербовали на фронт русских, многие шли только потому, что там кормили. И я тоже пошел.
– И вы?!
– Да. Нас в поезд сунули, везут. Но не кормят. Я на какой-то станции украл гуся, съел и сошел с поезда. Потом до Португалии добрался. Оттуда в Канаду. Из Канады пешком в Америку. Там мне сказали, что надо в иммиграционную службу идти и смотреть, дадут мне грин-карту или нет. Мне дали. Андрюшка с мамой в Париже остались. Он маленький еще был.
Солнце как-то внезапно, как это бывает на юге, закатилось в сияющую расплавленную щель между фиолетово-бардовым небом и темным, как кожура баклажана, морем, и Арш вдруг заметил, что не может больше разглядеть ни одной буквы. Он отложил дневник, поднял лицо вверх и уставился во тьму, сгустившуюся над городом. Он еще долго полулежал на старом диване на плоской крыше дома, где снимал квартиру. Крыша прилагалась к квартире, и хозяин категорически настаивал на том, что с нее открывается чудесный вид. О чем он не упомянул, так это о том, что днем крыша прогревалась солнцем так сильно, что по ней нельзя было пройтись босиком, а квартира под ней становилась похожа на духовой шкаф. Даже потолки по местной традиции высотой в пять метров не спасали. Зато квартира внизу пустовала и получалось так, что весь дом находился у Арша в единоличном распоряжении. Эта часть города считалась историческим центром, и снимали здесь в основном иностранцы и местная богема: поэты, писатели, музыканты и прочие бездельники, которые стягивались к открытым кафе на площади и весь день сидели в тени навесов со стаканчиками кофе, сваренного таким крепким, что что даже на жаре от него холодели руки и немного потряхивало. Иностранцы снимали здесь квартиры не долго. Рано или поздно они понимали, что вид на крепость, порт и древнее кладбище не заменяет комфорт современных квартир, и съезжали, а Арш остался. Возможно, в этом был виноват тот самый огромный полуразвалившийся, но такой удобный диван на крыше, на котором он любил готовиться к занятиям ранним утром и вечером и на котором сейчас задремал. Внезапно он всхрапнул и проснулся. Вокруг было уже совсем темно.