Он прожевал сухое печенье и сделал
глоток воды. Разумеется, он не собирался никуда уходить и уж тем
более не желал давать этой четверке выжить. Одного взгляда на них
было достаточно, чтобы пожелать скорой смерти.
— Дихотомия добра и зла, —
пробормотал он под нос; в его холодных глазах отразился очередной
всполох алой молнии.
Поступали ли они плохо? И поступит ли
плохо он, если прервет их жизни? Честно говоря, подобные мысли
давно перестали крутиться в его голове. Более того, после смерти,
заставшей его год назад, в голове стало непривычно ясно. Странное
ощущение абсолютного знания дальнейшего пути могло сбивать с толку,
однако избавляло от многих вопросов.
— Все предельно просто, — заключил
он.
Макс выбросил шуршащую упаковку от
пайка в угол, но та, тут же подхваченная ветром, поднялась в воздух
и беззвучно полетела к небу.
Закусочная молчала. Можно было
подумать, что, как и обещали, они сразу же покинули ее, однако
юноша знал, что не все так просто. Если закусочная была их базой,
пусть даже временной, за то время, пока он делал круг, они бы не
стали ее бросать на произвол судьбы.
Вот и сейчас, когда мгла заполонила
собой округу, и в пустующих зданиях стал натужно завывать воздух,
походя на возню сотен голодных зверей, у задней стены закусочной
едва забрезжил крохотный огонек. Сначала едва живой, он неспешно
разгорался, брызжа из глубокого жестяного бака снопами желтых
искр.
Юноша поднялся. Подбросил в руке нож
и спрятал его в рукав, чтобы серебристое лезвие не выдало блеском.
Потом зачерпнул с потрескавшегося пола грязи и пыли и щедро умыл
лицо с волосами.
Во всех мирах действовало
единственное правило, правило сильнейшего. А сильнейший мог
поступать так, как захочет.
У огня замелькали знакомые силуэты.
Толстый боров грел руки, продолжая попивать из бутылки дурно
пахнувшую жидкость. Шеп, обладатель двустволки, дуло которой
торчало из-за спины, возился чуть поодаль с какой-то тележкой, а
Генри, худой паренек, складывал на мешки и коробки.
Не было видно только старика и
маленькой девочки. Но они определенно были там, в этой треклятой
закусочной.
Макс спустился вниз. Тяжелые
армейские ботинки, бухавшие по полу, с каждым шагом издавали все
меньше шума, пока не остался слышен лишь тихий звук похрустывающих
под подошвой крошек, что и вовсе исчез, когда юноша вышел на
улицу.