Болтают, что разбойным людом в лесах правит
какое-то шимилево отродье, атаманы почитают его самым
богохульным образом и приносят кровавые жертвы, непременно
светлой масти кобыл, свиней и младенцев.
К тому должен я с прискорбием прибавить, что
местное вино деликатно весьма, однако при недолжном
злоупотреблении отяжеляет голову и омрачает утреннее
пробуждение. Оттого полагаю, что болотные демоны и их
нечестивые выродки того же корня в умах происхождение имеют, что и
моя сегодняшняя утренняя хвороба.
Лечить подобное потребно рассолом или кислым
питьем, а для татей, по здешним лесам укрывающихся, имеется
средство надежное, виселицей именуемое..."

- Вот ты себе представь, - бубнили спереди на козлах. -
Ты представь, в здешних лесах такое творится... О прошлую
осень разбойники взяли Чистую Вереть, лорда нашего крепость.
Большая крепость, гарнизон там был хороший. Говорят лезли на
стены чуть ли не с голыми руками, дрались, как черти. Уймищу
народу поубивали, да как зверски! Главарь их самолично лорда
Кавена зарезал, не в бою - безоружного...
Горбушка, возница, правивший лекарским фургоном,
неопределенно хмыкнул.
- Ты то откуда знаешь?
- Да тут все знают. А когда лорд старостержский тут
летом со своими людьми понаехали, разбойники сквозь землю
провалились. Ищи свищи их по лесам. А они, ты слушай, по
Лисице спустились до Ржи, и там на рудник маренжий напали. И
нынче у лорда разбойного стока людей, что Вереть не вмещает,
будто горшок с дурной накваской. По фортам да окрестным селам
стоят.
- Эва как...
- И грозится разбойный лорд на Тесору идти и огню
ее предать. А после - на Катандерану саму! Видать королевскую
корону примерить хочет.
- Да ну...
- А то!
Дождь зарядил пуще, хлестко стучал по кожаному
пологу фургона, Ласточка даже подумала - не зашнуровать ли
полотнище, прикрывающее вход, накрепко.
"Ладно, доделаю штопку, а там уж можно и в
темноте прокатиться"
Чавкали колеса, проворачиваясь в раздолбанном
пехотой и рыцарями дорожном месиве, поскрипывали ступицы,
впереди хриплый голос затянул песню, такую же
монотонную, как ливень за прогибающимися стенами повозки.
Другие голоса - глуховатые, далекие - подхватили.
Песня тянулась размокшей дорогой, иголка с
привычным скрипом втыкалась в льняную ткань. Свет,
проникающий внутрь фургона, был серым.