Говорливый проводник на облучке притих, видно
притомился чесать языком, сидел, покашливая в кулак. Горбушка
бурчал что-то, потом угомонился тоже.
По обеим сторонам дороги тянулись широкие поля,
заросшие короткой пожелтелой стерней, за полями пушился
темным лес, тяжелое небо налегало сверху.
Ласточка шила, фургон трясся.
В такую погоду только и делать, что
вспоминать...
...Та весна походила на осень. Утренние сумерки
перетекали в вечерние, днем шел дождь, а к ночи
подмораживало. Поеденный туманами снег отступил в канавы и
под заборы, обнажая тоскливый городской срам. Чуть позже
весна прикроет его травкой, а лето - пылью, но пока Старый
Стерж был похож на прокаженного в язвах и отрепьях.
Поздно вечером кто-то затопал на крыльце и загремел
кольцом, и Ласточка подумала, глядя на темный ставень, что
откроет сторож. Но сторож спал пьяный и не открыл, а к
грохоту кольца прибавились невнятные возгласы и удары ногой.
Тогда Ласточка взяла свечу и отправилась открывать сама.
- Кого мары принесли?
- Ласточка! - заорали из-за двери. - Отворяй!
Получи недожмура, пока дышит.
Васк, угольщик из Бережков, он возил уголь и в
гарнизонную больничку. Ласточка отвалила засов. В дверном
проеме, на фоне синей мглы, нарисовалась горбатая фигура в
обвисшей шляпе.
- Что у тебя?
Васк заслонился от света черной ладонью. Под ногами
у него лежал ворох обледенелых тряпок, завернутых в рогожу,
которой угольщик накрывал груз в повозке.
- Да вот, валялся в колее... Кажись, придавил я
его. Грех такое на душу брать, вот, тебе приволок.
- Чтоб я о твоей душе позаботилась, да,
Васк?
- Он, видать, давно там лежал, в колее-то. Льдом
схватило. Еле отодрал. Но я пощщупал - еще живой, ага. Не,
думаю, надо до лекаря снесть. А то я ж прям наехал на него.
Возьми его, Ласточка, голубочка...
- Два мешка угля с тебя. Поверх того, что обычно
привозишь. - Васк закивал, и Ласточка посторонилась,
прикрывая огонек рукой. - Заноси в дом, раз до порога
довез.
Угольщик втащил сверток в сени, и дальше, в
перевязочную комнату. Ласточка поморщилась - на недавно
выскобленном и отмытом полу расплывались грязные следы,
и с тряпья сыпалась серая ледяная труха.
- Клади на лавку. Осторожней, черт косорукий,
хочешь совсем добить, на дороге и добивал бы... Эй, куд-да?
Рано удочки мотать, иди-ка ты на кухню, принеси мне ведро
теплой воды. Котлы еще не остыли. Иди, иди, а то сейчас все
мыть и драить заставлю, во спасение души.