Каня бесстрашно подошла ближе, схватила лорда за
спутанные волосы и приблизила искаженное лицо к своему.
- Сто веков этот дуб простоит и будет тебя стеречь.
Помучайся теперь стократ за всех, кого ты клялся защищать, а
сам мучил и убивал.
- Клялся, да проклялся!
- Кровохлеб!
Лорд захрипел, силясь ответить, на губах вздулись
пузыри.
- Тебе есть что сказать, Дарге? - Каня нагнулась
ниже.
- Лошадь... - выдавил он. - Отпусти...
Женщина выпрямилась.
- Кобылу-то твою? Вот еще. Всем известно, что
кобыла твоя - мара полуночная. Какого рожна нам ее отпускать?
Пусть сдохнет в сарае. Все твое - пусть сдохнет навеки,
мучаясь, Дарге Дорхан. И тебе не будет легкой смерти.
Она разжала пальцы, развернулась и пошла прочь.
Тра-та-та! - пропел над стенами рожок. Ласточка
остановилась, прислушалась, завертела головой, крепко прижав
к груди плетеную кошелку. Из кошелки высовывались перья
зеленого лука и морковная ботва. Еще она купила деревенской
сметаны и кусочек грудинки.
Мог бы получиться суп.
Она обычно ходила за продуктами по средам и по
субботам, когда не была занята в гарнизонном госпитале.
Торговля шла на площади перед воротами. Сейчас
ворота распахнулись, и большой отряд втекал в город, пестрой
лентой протягиваясь меж лавок с полосатыми саржевыми крышами,
высоченных корзин и клетей с живой птицей.
Во главе отряда ехали два знаменосца. Треугольные
знамена трепетали, щелкали хвостами. Одно - Маренгов, другое
- с крылатыми кошками - королевское.
Важное дело!
Ласточка обратила внимание на одного из
предводителей - его кольчуга сверкала, словно
посеребренная. Злющий гнедой конь под ним гнул шею,
грыз удила, недовольный тем, что приходится идти шагом и что
шумит толпа.
Рядом, на соловом жеребце ехал молодой мужчина с
открытым лицом. Шлем он вез подмышкой, удерживая поводья
одной рукой, спокойно оглядывал площадь золотыми рысьими
глазами. Стеганый подшлемник развязан, ремешки болтаются
свободно.
За этими двумя следовали схожие, как ножи, рыцари в
кольчугах, длинных налатниках, с треугольными щитами у седел.
Разноцветные яркие плащи струились по крупам коней,
головы, прикрытые глухими шлемами, высились над
замершей в восхищении толпой.
Всего отряд насчитывал около двадцати человек, все
верхом. Горожане смыкались за ними, как вода, выкрикивали
приветствия.