«Я тоже для них слишком большой! – сообразил Лежнев. – Разорвёт
к чертям. Внутрь попадать нельзя». Возможно, из-за боли внимание
обострилось, и больше подобного парень не допускал. Правда,
двигаться так же быстро, как вначале, не получалось. Приходилось
осторожничать, но всё равно Герман поднимался. Он уже видел
гигантское отверстие в планетоиде, в нескольких километрах над
головой – именно в него упирались все смерчи. Преодолевая некоторое
сопротивление ликсёныша, – малыш явно чувствовал опасность, и не
слишком рвался попасть в эту страшную дырку, - Герман, тем не
менее, продвигался вперёд. Медленно, но верно. В какой-то момент
смерчи вдруг начали пропадать. Сначала Лежнев даже обрадовался –
теперь продвигаться вперёд стало намного проще. Такая инстинктивная
радость – просто не сразу сообразил, что смерчи прекратились
неспроста. А когда сообразил, взвыл мысленно от злости и отчаяния.
Рванул вперёд, наплевав на больно бьющие по телу куски камней и
деревьев. Отверстие в планетоиде закрывалось стремительно. Огромное
сначала, диаметром в несколько километров, за несколько секунд оно
сузилось на манер диафрагмы фотоаппарата сначала до километрового
диаметра, потом – до сотни метров...
Лежнев рвался вперёд, почти не думая о том, что когда долетит,
придётся как-то тормозить, если он не хочет на безумной скорости
врезаться во внутренности планетоида. И удар произошёл, вот только
не так, как надеялся Герман. Очевидно, та плёнка, силовое поле,
которое защищает планетоид, сдвигалась гораздо быстрее, чем само
отверстие в обшивке, вот только его, поле, видно не было. Герман
вдруг почувствовал, что ткнулся носом во что-то мягкое, а потом его
со всех сторон сдавило. Сдавило так, что, казалось, сейчас
перережет пополам. Лежнев рванулся вперёд, ещё раз, ещё… поздно.
Отверстие в обшивке схлопнулось, окончательно похоронив надежду
успеть вызволить Тиану. Хуже другое – поле продолжало давить на
ликсёныша со всех сторон, и очень скоро явно передавит бедолагу
окончательно. Точнее, двух бедолаг – Герман ведь делил с ликсёнышем
все его ощущения. Стало по-настоящему страшно. Он рванул назад раз,
другой, в полном отчаянии, чуть не застонав от натуги упёрся, и
вылетел-таки из захвата, как пробка из бутылки.
«Как же, чёрт побери, хорошо, что на мне не было брони!» – думал
Лежнев, безвольно падая на землю. Гаврюшу очень сильно повредило.
Внутри на определённом участке всё смяло чуть ли не в кашу – крайне
мучительные ощущения. «Интересно, я-то там ещё живой?» Герман
внутренним взором осмотрел тело тихохода. Вроде должен быть живым.
Его собственная тушка находится чуть ближе к голове тихохода,
значит, по идее, должна быть целой. Да и боль он чувствует только
Гаврюшину. Значит, если и есть какие-то повреждения на собственном
теле, то незначительные. Его-то чувства сейчас приглушены. «Хотя
это ненадолго, - печально подумал парень. – Наверняка, когда мы
всё-таки рухнем, будет больно». Он мог бы заставить-таки Гаврюшу
двигаться, но не хотел. Падение он переживёт, тихоходу и вовсе
ничего плохого не будет, он же падает, подчиняясь естественному
притяжению планеты, а не с разгона. Таким ударом тихоходу не
навредить. А он, Герман, падение переживёт. Гораздо хуже, что Тиану
они так и не вызволили, и что с этим делать, парень решительно не
понимал.